Музыка на иностранном - читать онлайн книгу. Автор: Эндрю Круми cтр.№ 49

— Я же вам говорю, у нас ордер на обыск этого помещения.

— Да с какой стати?

— По подозрению в незаконном хранении запрещенных веществ.

— Наркотиков, что ли?!

Партитура по-прежнему стояла на пианино, открытая на том месте, где Кинга прервали. Похоже, потеха еще не закончилась. Не в силах прийти в себя от изумления, Кинг стоял и смотрел, как двое полицейских быстро и профессионально обшаривают сверху донизу его квартиру. Один из них занялся коридором, который вел к ванной и спальне. Он поднял угол ковра у двери в ванную и окликнул другого:

— Нашел! — Он поднял над головой полиэтиленовый пакетик с чем-то темным внутри.

— О Господи! Да вы мне сами это подложили! — возмутился Кинг.

Его забрали в участок. В комнате для допросов Мэйс предложил ему сесть.

— Вы глупец, Кинг.

— Вы велели им подложить это ко мне в квартиру — это же ясно, как день!

— Ваше личное мнение здесь никому не интересно. Значит, так: мы предъявляем вам обвинение, вы садитесь в тюрьму на полгода и с треском вылетаете с работы. Или так: вы отказываетесь от всех ваших претензий, тогда обвинение пойдет в мусорную корзину, а вас полностью реабилитируют. У вас еще есть возможность не сломать себе жизнь.

— Что вы хотите сказать?

— Кое-кто считает, что вам нужен урок. И, по- моему, они правы. Вы получите другую работу, попроще и подальше отсюда, может, тогда наберетесь ума-разума. В этом вопросе у вас нет выбора — или прямо сейчас, или через полгода, когда выйдете из тюрьмы.

Когда Кинг вернулся домой, открытые ноты так и стояли там, где он их оставил. Стало быть, рано он праздновал победу. Вот удивительно: самые что ни на есть тривиальные вещи могут вдруг преисполниться скрытого смысла, обернуться другой стороной — и привести к самым гибельным, самым сокрушающим последствиям. Когда-то он написал статью в защиту прав гомосексуалистов; он включил в эту статью бунтарское — но правдивое! — упоминание о сексуальных наклонностях бывшего министра внутренних дел. А потом этот памфлет пылился в архивах пять лет, тихо-мирно лежал, дожидаясь, пока его извлекут на свет божий — и сломают человеку всю жизнь. Из-за одной-единственной фразы. Удивительно: в сущности, безобидное, легкомысленное замечание дало начало таким событиям, которых Кинг уж никак не ждал, — событиям, которые изменили всю его жизнь. Мэйс победил вчистую — его угрозы оказались не пустым звуком. И с какой вопиющей наглостью их привели в исполнение! Неужели тем двум полицейским было так уж необходимо обшаривать напоказ всю квартиру в поисках того, что они принесли с собой?!

Теперь Кинга «реабилитируют»; его попытаются переделать — лишить воли и гордости; унизить так, чтобы в нем не осталось уже ничего, кроме смирения и покорности.

Он перевернул несколько страниц партитуры вариаций на тему Диабелли. Долго смотрел на последние аккорды — финальная кульминация. Аккорды, построенные в соответствии со старой гармонией — и все же в них есть что-то недосказанное, невыясненное; инверсия тонического ряда с нарушением ритма. Кульминация, которая может и рассмешить, и поставить в тупик.

На следующий день он получил приглашение на должность учителя математики в Лидсе. Ему собирались преподать урок, и учеба уже началась. Он решил повидаться с Энни.

— Роберт знал, так будет, — сказал он ей. — Я уверен, он знал. Что происходит?

Она ответила, что ничего не знает. Держалась она холодно и разговаривать с ним не хотела. Дункан вбежал в комнату и кинулся к Чарльзу — показывать свой игрушечный поезд, который папа подарил ему перед отъездом. Энни притянула сына к себе и выразительно посмотрела на Кинга.

— Тебе лучше уйти.

Он сам подал прошение об отставке — ее приняли сразу же, без всяких вопросов. Он впервые столкнулся с такой простотой в стране развитой бюрократии, где любой шаг сопровождается заполнением кучи формуляров и бланков, причем в трех экземплярах. В Лидсе ему предоставили квартиру неподалеку от школы, где ему предстояло работать. При этом как-то неопределенно упомянули, что от Лидского университета отсюда тоже недалеко. Может быть, через несколько лет, когда он «отбудет ссылку», ему дадут место на физическом факультете.

Ему дали месяц на сборы. Джоанна сказала — жаль, что он уезжает; Кинг ответил, что ему не оставили выбора. Вроде бы этот ответ ее встревожил, но она не стала расспрашивать, что случилось. Те четыре недели, что оставались до его отъезда, они продолжали встречаться, лихорадочно продлевали свой роман. Чарльз сказал ей, что постарается приезжать в Кембридж на выходные — он собирался продолжить исследования.

Незадолго до того, как истек отпущенный ему месяц, Чарльз узнал, что Роберт погиб в автокатастрофе. То есть Роберту достался значительно более суровый урок. Он ехал домой на машине; была ночь, шел дождь. Вероятно, машина вошла в поворот на слишком большой скорости; она сорвалась с трассы, проломила ограждение и рухнула в овраг. Роберт скончался на месте.

Чарльз снова поехал к Энни. Теперь она была более дружелюбной — он был ей нужен. Они почти не разговаривали. Просто сидели и молчали. А когда в комнату зашел Дункан и спросил в сотый раз, когда папа приедет домой, она ответила просто:

— Еще не сегодня.

Кинг не забыл обещание, данное Роберту, и предложил Энни помощь, но она отказалась — мягко, но непреклонно. Ей сейчас нужно прийти в себя, все обдумать, и скорее всего они уедут из Кембриджа. Наверное, пока поживут у ее сестры в Йорке, а там видно будет.

Потом она вышла и вернулась с запечатанным конвертом, адресованным Чарльзу. Роберт написал ей из Шотландии и вложил письмо для Кинга, которое просил передать ему, «если вдруг что случится».

— Он знал, что его могут убить, Чарльз. Не знаю, во что ты его втянул — да, если по правде, и знать не хочу. Сейчас — не хочу. Но знай, я тебя прощаю. Я знаю, вы были друзьями, и ты никогда бы не сделал ему ничего плохого. Весь его мир крутился вокруг тебя, Чарльз.

Он взял письмо — и она не сопротивлялась, когда он взял ее руку и легонько пожал. Он хотел столько всего ей сказать.

— Энни, я очень хочу тебе помочь — всем, чем смогу. Ты же знаешь, Дункан для меня — как сын.

Она отстранилась:

— Он сын Роберта. И всегда будет сыном Роберта.

Чарльз пожалел о вырвавшихся у него словах. Но еще будет время загладить неловкость — впереди долгие годы, можно будет добиться прощения.

Вернувшись домой, он распечатал письмо Роберта. Почерк был неразборчив, и поначалу смысл ускользал — словно письмо начиналось откуда-то с середины; неровное начертание букв, синие чернила. Буквы сливаются, письмо пестрит исправлениями; слова зачеркнуты и вместо них вписаны другие; торопливый, настойчивый почерк — прощание и признание, и постепенно формировался орнамент смысла, и мало-помалу все наконец стало ясно. Перечитав письмо дважды, Чарльз хотел было его уничтожить, но тут же решил, что это было бы преступлением.