На службе семейство Хлюстовских стояло в первых рядах перед алтарём. Станислав, облачённый в новый лабашак, сшитый женой из отменной шерсти с бархатной отделкой и мягкие сапоги, внимал каждому слову отца Александра. Злата, покрытая новым цветастым платком, казалась умиротворённой, её лица не покидала лёгкая улыбка, словно женщина хотела сказать: «Вот посмотрите на мужа моего красавца и детей… Да я ещё бабёнка, хоть куда… И всё у меня хорошо… Живу я в достатке… В Господа верую и потому не оставляет он меня своей благодатью…»
Маленькую Кристину, также разряженную в новые одежды, на руках держала дюжая нянька. Девочка смирно сидела у неё на левой руке, правой же женщина осеняла время от времени себя крестным знамением. Николай, также разодетый в пух и прах, пытался сосредоточиться на молитве – ему хотелось обернуться и увидеть Дашу Мартынову…
Семейство Венгеровых с трудом расположилось в церкви у самого входа. Народу набилось не протолкнуться. Те, кто пришёл позже из соседних деревень, стояли на паперти.
В помещении было душно от дыхания множества людей и воскурений. Среди пёстрой разряженной толпы селян Мишка попытался разглядеть дружка Кольку, но тщетно. Вдруг его взор зацепил стройную девочку, покрытую цвета незабудок платком. Из-под головного убора по спине струилась пшеничного цвета коса. В новой тёмно-синей с отделкой курме
[11] она казалась старше своих лет. Мишкино сердце учащённо забилось: она, Дашка Мартынова! Девочка стояла подле родителей и внимала молитве.
Первым порывом Мишки было – пробиться сквозь толпу, подойти к Дашке и взять её за руку. Затем он окинул взором свои потёртые от времени разлапистые выворотижки
[12] и большой не по размеру зипун. Мишке стало неловко: такая красивая девочка, нарядно одетая и он рядом – в старой обувке и отцовском перешитом зипуне. Мишка тяжело вздохнул и подумал: «Вырасту, стану приказчиком приду к Дашке разряженный в пух и прах, одарю её дорогими подарками…»
После окончания службы поток прихожан вынес Мишку вместе с семьей на трескучий мороз. Однако он задержался подле паперти, дожидаясь Дашу. Мишка точно не знал, чего он хотел: то ли её нарядную разглядеть поближе, то ли прикоснуться к её руке…
Наконец Даша поравнялась с Мишкой, вжавшемуся в бледно-жёлтую стену паперти. Кто-то из прихожан попытался сунуть ему монетку. Мишка машинально, как зачарованный, взял подаяние – его взор был прикован к Дашке Мартыновой. Неожиданно девочка повернула голову в его сторону – голубые, небесного цвета, невинные глаза светились добром и умиротворением, на губах играла лёгкая, едва заметная улыбка. Мишка невольно подался вперёд и, оттолкнув пожилую селянку, схватил Дашу за руку.
– Салозган
[13]! – выругалась женщина.
Мишка никак не отреагировал на оскорбление. Он видел перед собой только Дашу… и ощутил в своей руке тепло её ладони. Это продолжалось лишь кроткий миг – поток, выходивший из церкви, оттеснил девочку.
Придя домой, Мишка подумал: «Увижу её в церкви на Рождество, потом на Крещенскую неделю… И на Крещенское катание на санках…»
* * *
По ежегодной традиции после Рождества в лавку Станислава Хлюстовского потянулись нуждающиеся селяне. Хозяин всех без исключения одаривал парой обуви, стараясь подобрать по размеру. За год в мастерской скапливался брак: порой где-то на обувке шов кривой получился, или недолжный крой вышел – такую обувь и раздавал Станислав. Однако бедняки не роптали, от души благодарили поляка, ибо хорошая обувь стоила немалых денег.
В рождественской благотворительности Станиславу всегда помогала жена, на сей раз подвязался и Николай. Он, тщательно осмотрев брак, отобрал подходящие выворотижки и испросил дозволение отца подарить их Мишке Венгерову. Отец не возражал.
Колька, подхватил свой подарок, тотчас помчался к Венгеровым. Войдя в горницу, он увидел Мишкину мать, занимавшуюся прядением. В углу стояла невысокая ёлка, убранная самодельными игрушками из цветной бумаги. Увидев гостя, женщина тотчас отложила веретено, ибо негоже прясть в такие дни.
– Бог в помощь, хозяйка! С праздником вас! – Женщина кивнула в ответ. Колька невольно заметил, как она постарела. – А сынок ваш, Мишка, где?
– На санках умчался на речку вместе с сёструхами, там его ищи…
Мишка мчался по направлению к Тартасу, мысленно представляя, как закадычный друг Колька обрадуется обновке.
Заснеженный правый берег Тартаса был полон людьми – шли Рождественские гулянья. Катались на санках, пели песни, словом, веселились как могли. Мимо Кольки по накатанной дороге промчалась тройка, разукрашенная цветными лентами и бубенцами. В санях сидел молодой человек с залихватски сдвинутой на бок татаркой
[14], укрывая свою румяную спутницу пологом длинной лисьей шубы. Невольно Колька проникся к ним завистью.
Взрослые и дети катались на санках отдельно. Среди юношей и девушек шли откровенные заигрывания, часто к весне заканчивающиеся свадьбами. Колька направился к толпе ребятишек, от пяти до десяти лет, в надежде найти среди них своего друга. И застыл на месте…
Он увидел, как Мишка усаживался в санки вместе с Дашей. Девочка села впереди Мишки и он, словно заправский мужик, обнял её за талию. Кто-то из ребят столкнул их санки с крутого берега, и они понеслись вниз, скользя деревянными полозьями. Остолбеневший Колька стоял не берегу, наблюдая за ними потухшим взором. В этот момент ощутил первое горькое разочарование в своей жизни.
Сани остановились, съехав на замёрший заснеженный лёд Тартаса, и неожиданно опрокинулись набок. Колька был уверен: это Мишкины проделки. Наверняка, он сейчас обжимает Дашку в снегу… От такой мысли Кольке стало жарко, он со всех ног рванул с берега вниз по направлению к Мишке-предателю.
К тому моменту, как Колька добрался до санок, преодолев местами глубокий не накатанный снег, Даша уже стояла на ногах и Мишка по-хозяйски стряхивал снег с её старенькой курмы.
Неожиданно перед ними, как чёрт из табакерки вырос Колька. Мишка растерялся и сморгнул. Разрумянившаяся на морозе Даше улыбнулась. В это момент Колька подумал, что нет девочке красивее её во всем Спасском и даже Большом и Малом Тартасах
[15]. И от этого ему стало ещё обиднее.
Колька вплотную приблизился к сопернику и сунул ему в грудь выворотижки.
– Накось… Подарок тебе… Носи… – упавшим голосом произнёс он и быстро ушёл прочь.
1904 год. Село Спасское
Наступила осень, рассыпавшая золотые мониста листвы. Пеньки в лесу стояли обсыпанные темно-коричневыми, рыжими и цвета ржавчины опятами.