Я не уловил ход его мысли, все еще размышляя о встрече с Родригесом.
— Вы действительно полагаете, что он шантажировал Гомеса?
Он бросил на меня быстрый взгляд.
— Безусловно. И не только Гомеса. Такая книга — это большое искушение для журналиста, которому известно столько, что он боится жить в своей стране.
Я заговорил об изменившемся после Фолклендской войны политическом климате в Аргентине. Я полагал, что это уж мне об этой стране известно. Видимо, где-то об этом читал. Но он расхохотался, качая головой.
— Это очень наивное мнение. Ничего не изменилось. По-настоящему ничего. Аргентинцы остались теми же, что и были. Этнически они преимущественно итальянцы, большинство имеет корни на юге Италии и на Сицилии. Каморра и мафия — органическая часть их прошлого, тяга к насилию у них в крови.
Я принялся с ним спорить, но он лишь сказал:
— Человеческая натура не меняется только потому, что в стране сменились политические лидеры. Не забывайте, в хунте, принимавшей решение о вторжении на Мальвинские острова, как минимум двое выходцы из Италии. Конечно, с ними теперь покончено, но будут другие, те, что на время залегли на дно. Родригес это понимает. Возможно, даже знает их имена. Потому-то он и боится оставаться в Буэнос-Айресе.
После этого он снова замолк, а поскольку мои мозги были заняты попыткой уяснить политическую обстановку в стране, о которой я знал совсем немного, я не спросил, был ли Гомес в том полете один или с ним была команда.
Лишь позже, когда я уже лежал в постели, глядя на мигающие на занавеске огни вывески бара на противоположной стороне улицы и слушая грохочущую музыку, я вспомнил, как Уорд, стоя в кают-компании «Катти Сарк», спрашивал у Айрис Сандерби, кому она собиралась предложить должность штурмана, кто тот человек, который убедил ее, что тоже видел корабль, застрявший среди льдов моря Уэдделла. Тогда я подумал, что она подразумевала служащего с какого-то спасательного корабля, возможно, транспорта Британской Антарктической службы либо же с рыболовного или китобойного судна, может, даже исследовательского. И теперь я снова об этом вспомнил. Она тогда сказала: «Человек, который, я уверена, видел то же, что и мой муж». Таковы были ее слова, и если она вкладывала в них буквальный смысл, то они должны были значить, что он видел запертый во льду корабль с воздуха именно так, как его видел Сандерби.
Я долго лежал, раздумывая об этом. Громкая назойливая мексиканская музыка, доносящаяся с той стороны улицы, бухала мне в уши и мало-помалу превращалась в грохот ломающихся многолетних дрейфующих льдин по мере того, как мое сознание захватывали фантазии о морском походе вместе с Айрис Сандерби, в конце которого виднелись призрачные очертания увешанного гирляндами сосулек корабля с человеком за штурвалом, гигантским вопросительным знаком вставшим в моей бессонной от смены часовых поясов голове. Привиделось ли это Чарльзу Сандерби или он действительно видел заледеневшего человека, стоявшего на руле?
Я проснулся словно оглушенный. Место музыки занял рев транспорта, восходящее солнце огромным красным апельсином смотрело на меня в просвет между зданиями напротив. Кристально чистый воздух был неподвижен. Я был слишком взбудоражен этим странным городом с обратной стороны планеты, чтобы спать дальше. Поднявшись, я оделся и вышел прогуляться. В теле ощущалась вялость из-за высокого положения над уровнем моря, в уме — из-за беспокойной ночи. Магазины уже открывались, и я зашел в один, где продавались как книги, так и газеты с журналами, но американское издание книги Родригеса мне найти не удалось. Зато я приобрел старый том «Завоевания Перу» Прескотта
[78]. Пыльная, с порванным корешком, книга по крайней мере была на английском, тем не менее она мне стоила гораздо больше американских долларов, чем я ожидал.
К этому времени солнце уже поднялось над крышами домов и стало жарко. Я неспешно двинулся назад в отель. Уорда я не встретил. Тогда, позавтракав, я позвонил ему в номер. Сначала у него было занято, а когда я к нему наконец дозвонился, он ответил довольно резко:
— Больше не звоните. Вызовите такси на десять сорок пять и держите, пока я не спущусь. Я жду звонка.
— Можем опоздать, — сказал я.
— Знаю, но это важный звонок. И все равно самолет не вылетит вовремя.
Было уже почти одиннадцать, когда он появился, и вид у него был такой, будто он вообще не спал.
— Такси здесь? Хорошо. Следите, чтобы не уехало.
Он бросил свою сумку рядом с моей, и я вышел сказать водителю, что мы сейчас выходим. Когда я вернулся в холл, он стоял возле кассы, оплачивая счет, предъявленный ему в долларах США, а не в мексиканских песетах.
— И еще двести семьдесят девять долларов за телефонные звонки, señor, — сказал клерк.
Уорд расплатился американскими дорожными чеками, и мы поспешили к такси.
— Aeropuerto
[79], — выпалил он, падая на сиденье.
— Приличный телефонный счет, — заметил я, когда мы поехали по улицам Мехико.
— Международные звонки дорого стоят, — ответил он, закрывая глаза.
— В Лондон? Или вы звонили в Лиму?
Не знаю, уснул Уорд или нет, но он не ответил. До аэропорта он так и не заговорил. Его предположение, что вылет задержится, полностью подтвердилось. Сказали, что из-за охраны. Искали взрывное устройство, что, судя по всему, в последнее время там случалось не в первый раз. Багаж транзитных пассажиров не был погружен, таможенники и полицейские требовали, чтобы все открыли чемоданы и выложили их содержимое на пол. На это ушло много времени, и лишь во второй половине дня мы наконец сели в самолет.
Уорд заказал себе водки, выпил ее одним махом и заснул с книгой «Muerto o Vivo?» на коленях. Принесли еду. Отказавшись, он снова уснул. Мы пролетели над россыпью вулканов высотой в восемнадцать тысяч футов — огромными нагромождениями затвердевшей лавы с глядящими в голубой небесный купол разверстыми жерлами, когда он наконец зашевелился и, склонившись надо мной, выглянул в окно, щуря глаза.
— Знаете, куда я хотел бы попасть? На Галапагосские острова
[80].
Он мотнул головой в сторону белой полоски далеких облаков над кончиком правого крыла.
— Вон там. Не больше тысячи миль до них. Может, я там побываю, когда выберусь из Южного океана и всех этих льдов.
Раскрыв книгу на заложенном месте, Уорд поудобнее устроился в кресле. Он снова изображал парня из Глазго в туристской, словно взятой напрокат, шляпе. Между рядами кресел прошла стюардесса, грудастая молодая женщина, распространяя крепкий запах пота. Он заказал себе еще водки и обернулся ко мне.