Бунт Дениса Бушуева - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Максимов cтр.№ 22

– Сурская стерлядочка-то?

– Сурская.

Голос Бушуева показался Ольге тоже удивительно знакомым. Да откуда же, наконец, она знает этого человека?

Перед ухой Бушуев выпил еще рюмку водки – третью. С некоторых пор, со смерти Манефы, он стал иногда пить. Вначале пил понемногу, потом стал пить все чаще и чаще. В последнее время стал осторожнее – боялся, как бы не втянуться. И всякий раз, берясь за стакан, вспоминал деда Северьяна и то, как старик тем, что напоил его когда-то на свадьбе до полусмерти, надолго внушил ему отвращение к водке и страх перед нею.

Вдруг до его слуха отчетливо донеслось его имя. Он насторожился.

– …А я тебе говорю, что Бушуев все-таки типичный советский писатель… – говорила Ольга.

– Тише, пожалуйста… – попросил Аркадий Иванович, боясь, видимо, что Ольгу услышит незнакомец за ее спиной. – Ну, вот что: вернемся в Москву и сходим на «Братьев». Говорю тебе – я был потрясен этой вещью.

– Не пойд у.

– Почему?

– Да потому что не пойду. Теперь уж наверное не пойду, после нашего неудачного похода. Помнишь? И забери ты, пожалуйста, от меня его книгу. А я уж Чехова лучше почитаю.

В голосе слышалось раздражение.

– Ну, вот сегодня вечером и заберу… – тихо и нежно сказал Аркадий Иванович.

Ольга ничего не ответила.

«Что это за ненависть такая ко мне?» – подивился Денис, снова принимаясь за уху.

– Пойдем… – предложила Ольга, поднимаясь.

– Да, пойдем-ка, – охотно согласился Аркадий Иванович.

Выходя из салона, Ольга не обернулась и не взглянула на Бушуева.

………………………

Что-то резко и сильно надломилось в отношении Ольги к Аркадию Ивановичу. Случилось что-то необъяснимое и непоправимое. Наспех простившись с ним, она пришла в свою комнату, заперлась и повалилась на кровать. Да любит ли она Аркадия Ивановича? Любила ли она вообще его? Не был ли это только мираж? Всего скорее – любви и не было, была лишь усталость от одиночества и желание скорее покончить с ним, тем более, что встретился человек, который и ее любил, и ей нравился. Но почему все эти мысли пришли теперь и так вдруг?

И тут она невольно вспомнила кареглазого незнакомца, вспомнила таким, каким увидела его впервые, когда он с катера взобрался на корму парохода – мокрого, смеющегося, с золотой искоркой в глазах, мягких и добрых.

Кто этот человек? Почему ее так потянуло к нему? Почему? Конечно, она не могла вот так сразу влюбиться. Это чушь. Но появление его убедило ее в другом: ведь Аркадия-то Ивановича она не любит и не любила, видимо, никогда. Все, как взрывом, было сожжено до тла.

Это было страшно.

И, повалившись на кровать и закусив подушку, она сначала тихо, а потом все громче и громче – заплакала. Потом затихла, подложила ладошку под щеку и задумалась.

И так пролежала до позднего вечера.

А вечером, когда Аркадий Иванович, сгорая от желания, осторожно постучался к ней в каюту, она встала, подошла к двери и, не открывая двери, спокойно сказала, удивляясь своему спокойствию:

– Аркадий Иванович, я вам сейчас ничего не могу объяснить. Этого никогда не будет. Мне кажется, что я и себя, и вас обманываю. Оставьте меня на некоторое время в покое. Там увидим…

XXI

Агент Транспортного отдела НКВД, лейтенант Государственной безопасности Михаил Николаевич Постников, высокий рыжеватый человек, с добрыми голубыми глазами, уходил на ночную службу – вызывали для проверки скорого поезда Ростов – Москва. Натягивая в передней длинный брезентовый плащ, он устало говорил жене, маленькой, аккуратно и чисто одетой женщине:

– Не забудь утром позвонить врачу и спроси, нужно ли Лизочке давать полосканье…

Сунув револьвер в карман плаща, он обнял жену и крепко поцеловал.

– Ну, будьте здоровы… Так не забудь врачу позвонить.

Когда он уже выходил из дому, жена остановила его.

– Миша, когда же, наконец, решится вопрос о твоем переводе в Москву? – спросила она тихим и мягким голосом. – Мне так не нравится эта твоя теперешняя работа.

– Мне самому не нравится… – угрюмо ответил муж.

– Возьми поскорее отпуск. Поедем с детьми в Крым. А пока будем отдыхать, может быть, и твой перевод будет решен. А? Миша?

– Пожалуй… – нерешительно ответил он, застегивая плащ. – Я поговорю завтра с полковником.

Она вздохнула и вдруг, крепко обняв его, прильнула лицом к его груди.

– Ты… ты что? – удивился он.

– Так…

– Да в чем дело? – уже раздраженно спросил он.

– Мне так тяжело. Я не знаю почему.

– Пустяки.

Он осторожно освободился из ее объятий, наспех еще раз поцеловал и вышел.

Ночь была темная, душная. Идя на железнодорожную станцию, он думал о том, что жена, в сущности, права. Нервная работа измотала его вконец, дети больны, жена больна, и давно пора взять отпуск, отдохнуть самому и дать отдохнуть семье. Оперативная работа никогда не нравилась Постникову, но от последнего назначения в Транспортный отдел он никак не мог отвертеться. Месяца два назад ему пообещали тихое место в архивном отделе НКВД, и он с нетерпением дожидался перевода.

Впереди, за высокими березами, замелькали огни станции Михеево. Лейтенант взглянул на часы. До прихода поезда оставалось еще тридцать пять минут.

XXII

Скорый поезд Ростов – Москва миновал станцию Михеево. Начинался стокилометровый перегон без единой остановки.

Была глухая ночь, душная и тяжкая, словно перед грозой. Мощный, горбатый «ФД» несся впереди длинного состава, точно гигантская черная борзая. Из поддувала паровоза красными снопами вылетали искры и пропадали где-то под колесами вагонов. Когда поезд пролетал полустанки, люди с перронов на одно мгновение видели в будке паровоза освещенных красным заревом двух кочегаров, обнаженных до пояса, дьявольски быстро бросавших уголь в топку тяжелыми совковыми лопатами.

Дмитрий Воейков лежал на верхней полке в одном из вагонов третьего класса и от нечего делать прислушивался к тихой и неторопливой беседе пассажиров, сидевших на нижних полках. Огня в купе не было, фонарь, висевший в коридоре, бросал тусклый, желтый свет на грязный, заплеванный пол, на склоненные головы пассажиров, отсекал угол пустой полки напротив Дмитрия. Дмитрий лежал в тени, густой и черной, как смола. Вагон покачивало, в темном стекле окна дрожало отражение фонаря, повсюду плавал едкий, сизый махорочный дым.

– И вот, братцы, лежу я, значит, за этим самым выворотнем и головы поднять не могу… – бесстрастно и скучно рассказывал молодой парень в кумачовой рубахе и с ампутированной до колена ногой. – Как только голову подыму – рраз! – очередь из автомата. Ах, думаю, чтоб тебя розорвало – обожди!.. Снял шапку, отломил сучок, надел шапку на этот самый сучок, да эдак на аршин от себя, сбочь эдак, и высунул шапку из-за выворотня… Тррах! Смотрю – шапка покатилась на снег: в трех местах пробил ее проклятый финн. Ладно. Лежу. Совсем уж тихо лежу, будто убитый. И что-то долго я так лежал. Потом слышу: идет кто-то, идет осторожно. В лесу тихо, снег кругом. И мороз. Мороз, братцы, как огонь…