Со своим предложением я влез в тот момент, когда ситуация вокруг Марии резко обострилась. Принц, вернувшись из Москвы, отказался от всех притязаний на русскую танцовщицу и прекратил финансирование её пребывания в своей стране. Возникла угроза того, что теперь от неё могут просто избавиться. В Конторе срочно разрабатывался силовой вариант Машиного освобождения. Я предложил, не прекращая подготовку к силовой акции, сделать так, чтобы уже находящийся в стране Сергей Вяземский увидел выступление Маши. К моему великому удивлению идею одобрили и поручили это дело капитану Васильеву. Тот справился с задачей блестяще. Вяземский увидел выступление Маши, и оказалось, что я нечаянно попал в десятку. Недавно овдовевший потомок каппелевского офицера воспылал к красотке Маше такой страстью, что тут же пожелал выкупить её из рабства. Удерживающие её местные бандиты посчитали, что деньги лучше мокрухи, и не стали заламывать слишком большую цену. Вяземский, перекупив контракт, тут же предложил Маше выбор: вернуться на Родину или стать его женой и уехать с ним в Рагвай.
Мария Остроухова
Чувство вины перед сестрой навечно поселилось в потаённом уголке души. Иногда по ночам оно выбирается оттуда и будит меня, шепча прямо в ухо: «Ты тогда не Катю спасала, ты судьбу у неё крала». Я реву, орошая подушку и душу слезами, а потом, обессиленная и умиротворённая, засыпаю вновь. Днём чувство вины ведёт себя тихо, прекрасно понимая, что обвинение гроша ломанного не стоит. Не замени я тогда Катю, она оказалась бы в гареме похотливого принца, и не было бы Серёжиных глаз в полутёмном зале. Впрочем, для неё их не было и так. Его взгляд предназначался мне, правда, он до конца жизни считал, что подарил его Кате. Обман, пусть и невольный, остаётся обманом и рано или поздно предъявляет счёт за свои услуги. Мне он предъявил его трижды. Но об этом позже.
Я сидела за столиком в небольшом кафе и под мерное гудение кондиционеров слушала монолог московского гостя. Сцена до жути напоминала знаменитый эпизод из «Семнадцати мгновений весны», где Штирлиц встречается со связником из Центра. Только в нашем случае действие из Швейцарии было перенесено на Ближний Восток, место Штирлица заняла выступающая в роли Кати Маша Остроухова (то есть я), а представителем центра был капитан Максимов. Зато сам диалог проходил как под копирку. Максимов от имени руководства поблагодарил меня за успешно проведённую операцию, сообщил о том, что я представлена к правительственной награде. Затем, как бы невзначай, Максимов поинтересовался: какое из двух предложений Сергея я намерена принять. Этим вопросом представитель Центра поставил храбрую разведчицу в тупик. Дело в том, что к этому моменту я, если и не была влюблена в Сергея, то была от этого не более чем в полушаге. Но могла ли я вот так запросто заявить, что не хочу возвращаться на Родину, а хочу уехать с Вяземским в Рагвай, чтобы там стать его женой? С другой стороны, Максимов сформулировал вопрос так, будто у меня есть свобода выбора. Что это: проверка, или за этим кроется нечто иное?
Уж не знаю, как истолковал моё молчание Максимов, только он не стал дожидаться ответа и заговорил сам. Так я узнала, что Центр, безусловно, не возражает против моего возвращения, но настоятельно советует мне подумать над второй частью предложения Вяземского. И тут Максимов посвятил меня в подробности операции «Латинское танго» и осветил в ней мою роль, прими я предложение Вяземского стать его женой. Я, как верный солдат Отчизны, не могла ослушаться её приказа, пусть и изложенного в виде просьбы, о чём очень скупыми фразами сообщила Максимову. После чего мы расстались вполне довольные друг другом и вскоре разлетелись в разные стороны. Он вернулся в Москву. Я улетела в Рагвай, где вскоре под звон колоколов местной православной церкви обвенчалась с Сергеем, став, таким образом, Екатериной Вяземской, как впредь прошу меня и величать.
Майор Максимов
Пока Екатерина Вяземская врастала в рагвайскую почву, Катя Остроухова осваивала в Москве архивное дело. По возвращении на Родину её, до окончания операции «Буря в пустыне», спрятали в тихом подмосковном профилактории. Но после того, как её героическая сестра, едва вырвавшись из объятий «Бури», тут же закружилась в вихре «Латинского танго», вопрос о Катиной судьбе пришлось ставить на ребро. Оставаться и дальше Катей Остроуховой она не могла, поскольку это создавало угрозу разоблачения — пусть и весьма призрачную — нашего агента в Рагвае. Было рассмотрено несколько вариантов решения проблемы, включая весьма жёсткие, но, в конечном итоге, остановились на самом щадящем — всё-таки не 37-ой год! По новой легенде капитан Остроухова по возвращении из командировки совершенно охладела к оперативной работе и попросила направить её для дальнейшего прохождения службы в архив. Непосвящённые в суть вещей коллеги немного посудачили о том пыльном мешке, которым в далёкой арабской стране отоварили по голове их боевую подругу, на том и успокоились. Зато товарищи посвящённые только диву давались, насколько версия о мешке совпала с реальностью — с учётом поправки: по чьей голове пришёлся удар. Катя Остроухова настолько насытилась арабскими приключениями, что ей даже не пришлось сильно стараться, чтобы вписаться в легенду. Став де-факто Машей, Катя без сожаления отказалась от своего прошлого. Теперь ей нравилась тихая размеренная жизнь в стороне от обманчивых огней ночных клубов и взглядов похотливых самцов. Разоблачения Катя не боялась: мама к этому времени уже ушла из жизни, а отец не различал близняшек с рождения. В Москве «Латинское танго» очень даже вытанцовывалось, чего нельзя было сказать о той стороне Земли…
Полковник в отставке Муромов
В молодые годы жизнь сделала меня участником героической драмы, теперь предлагает попробовать силы в фарсе. Я говорю это с улыбкой, пусть и грустной, потому что в любой правде всегда есть доля шутки.
11 сентября 1973 года старший лейтенант Миша Муромов в составе горстки отчаянных храбрецов пробивался из занятого мятежниками дворца «Ла Монеда». Президент Альенде погиб, так и не выпустив из рук автомата, защищать стало некого. Зато стало чего спасать — наши собственные жизни. И мы бежали, пробивая себе дорогу тараном из свинцовых пуль. Мне повезло. Я оказался среди тех немногих, кому удалось покинуть не только пылающий дворец, но и залитый кровью Сантьяго. Несколько месяцев мытарств и советский военный советник Муромов возвратился в Москву.
Минуло два года, и телефон капитана Муромова перестал отвечать на звонки друзей. Зато вскоре в одной из латиноамериканских стран объявился «амиго Мигель». В течение последующих десяти лет он перемещался из отряда в отряд, из страны в страну, помогая местным товарищам осваивать военное дело. И все эти годы за ним безуспешно охотились агенты ЦРУ. Вернее, безуспешно охотились первые восемь лет, а потом у Мигеля стала гореть земля под ногами. Дело в том, что среди агентов американских спецслужб появился некий Майкл Крейси, у которого к Мигелю-Муромову помимо чисто служебного интереса был ещё и свой личный счёт. Я, конечно, не помнил этого эпизода, таких в тот день были десятки, если не сотни. Но киноплёнка — и было же у них время снимать! — чётко зафиксировала, что именно из моего автомата вырвалась в день штурма дворца «Ла Монеда» та пуля, что перебила позвоночник старшему брату Майкла Крейси Джону, навсегда приковав его к инвалидной коляске. Так что у заокеанского тёзки были все основания с удвоенным старанием искать встречи со мной.