— Ты абсолютна права, моя дорогая, — согласился профессор. — Нам лучше возвратиться в гостиницу. Мы можем приехать сюда завтра и поразмыслить над этой загадкой уже на свежую голову.
— Возможно, в этом не будет необходимости, — сказал я и, отвечая на немой вопрос, читавшийся во взглядах Кассандры и профессора, которые тут же уставились на меня, пояснил: — Думаю, у них здесь должны быть копии всех документов. Давайте еще разок воспользуемся авторитетом Луиса Медины и попросим монаха дать нам кое-какие копии.
В этот самый момент, словно бы нас подслушивали, раздался голос монаха:
— Вы нашли то, что искали?
— Возможно, что и нашли, — ответил я, поворачиваясь. — Нам хотелось бы знать, нет ли у вас тут копий выставленных на стендах документов.
— Конечно, есть. Оригиналы представляют собой слишком большую ценность, и мы работаем не с ними, а с их копиями.
— А… а нельзя ли взять у вас копии кое-каких рукописей, чтобы мы могли их более внимательно изучить?
— Боюсь, что это невозможно. Выносить копии выставленных здесь документов за пределы монастыря запрещено. Такое условие поставили нам потомки эрцгерцога.
— Даже одну-единственную копию?
— Даже одну-единственную копию. Мне жаль, но таковы действующие здесь правила, — сказал монах и, словно оправдываясь, добавил: — Эти правила установили не мы, и даже сеньор Медина не может их изменить. Чтобы более подробно ознакомиться с содержанием того или иного из представленных здесь документов, вам необходимо приехать сюда, на выставку.
— Мне непонятен смысл подобных ограничений… Впрочем… А не могли бы вы дать нам пару карандашей и бумагу?
Касси и я стали переписывать завещание — а точнее, его перевод на каталанский и испанский языки — на листки бумаги, которые нам дал монах. Я тешил себя надеждой, что если мы позже, в спокойной обстановке и без спешки, изучим этот текст, то сможем хоть в какой-то степени понять его смысл. Профессор Кастильо тем временем разговаривал с монахом, которого звали Франсиско, о богатстве и значении представленной здесь коллекции.
— Я вижу, вас заинтересовало завещание Хайме Рибеса.
— Да, это верно, — подтвердил профессор. — Поскольку оно размещено в самом центре зала, мы пришли к выводу, что этот документ, должно быть, имеет гораздо большее значение, чем может показаться при первом его прочтении.
— Вы правы, — согласился францисканец. — Эрцгерцог хранил его в своем личном сейфе рядом с документами, свидетельствующими о его дворянском звании. Мне даже кажется, что он считал этот документ самым ценным своим приобретением и ставил его выше всего остального своего имущества.
— А вы не знаете, по какой причине? — спросил профессор.
— Сожалею, но мне опять придется вас разочаровать. Он никому об этом никогда ничего не рассказывал — и уж тем более не писал. На этот счет есть только одна гипотеза, да и то неправдоподобная.
— А можно поинтересоваться, что это за гипотеза? — Я положил карандаш на стеклянную поверхность стенда и внимательно посмотрел на монаха.
— Она, в общем-то, довольно простая, — с удрученным видом произнес Франсиско, — и заключается в том, что данный документ был составлен выдающимся картографом, который служил португальскому принцу Генриху Мореплавателю. Вы ведь заметили, — добавил монах, обводя рукой зал, — насколько сильно увлекался эрцгерцог всевозможными картами.
— Теперь понятно, почему практически весь текст завещания был составлен на португальском языке, — сказала Касси. — Но что побудило известного картографа последние пять строчек в конце завещания написать на каталанском?
— Что же тут странного?! — воскликнул монах, как будто ответ на заданный Кассандрой вопрос был очевиден. — Да потому что автор завещания являлся уроженцем Мальорки!
— Неужели? Я этого не знала.
Монах несколько секунд молчал, глядя на нас с нескрываемым недоумением.
— А вы точно работаете вместе с сеньором Мединой? — наконец спросил он, видимо очень сильно удивившись, что мы не знаем того, что можно считать прописной истиной. — Он сказал мне по телефону, что вы являетесь его коллегами, и поэтому я посчитал, что тематика данной выставки вам хорошо знакома.
— Ну конечно, мы являемся коллегами сеньора Медины, — с невозмутимым видом заявил профессор. — Тем не менее я могу сообщить вам, что за многие годы моей работы преподавателем средневековой истории мне никогда не доводилось слышать о человеке по имени Хайме Рибес.
Монах впился взглядом в профессора, очевидно пытаясь понять, насколько тот сейчас откровенен с ним. Затем францисканец сложил руки, как это обычно делают монахи, и посмотрел на каждого из нас с таким видом, как будто мы только что ему сказали, что не знаем, кто такой Санта-Клаус.
— Хайме Рибес, — неторопливо пояснил монах, — это имя и фамилия человека, который обратился из иудаизма в христианство и о котором вы, возможно, слышали. Первоначально его звали Хафуда Крескес. Он был сыном Авраама Крескеса — того самого картографа, создавшего так называемый Каталанский атлас, ставший самой лучшей географической картой средневековья.
20
Лучи света от фар «мерседеса» скользили по асфальту петляющего вдоль побережья шоссе. Там, где днем переливалось лазурью Средиземное море, теперь виднелась темная и мрачная масса воды, которая, казалось, поглощала свет фар, когда наш автомобиль поворачивался в ее сторону.
Мы все молчали, размышляя над той малопонятной информацией, которую нам удалось узнать. Профессор, снова расположившись на заднем сиденье, уже в десятый раз внимательно перечитывал завещание Хафуды Крескеса в переводе на каталанский язык, а Кассандра читала его на испанском. Наконец Кассандра не выдержала и нарушила напряженное молчание, царившее в салоне автомобиля.
— «Убегая от учителя… ученик прибыл в самый убогий город… и под светом маленького Крескеса… сберег путь Быка… в черной Александрии»… — Прочитав эти строки, Касси подняла глаза и задумчиво уставилась на бегущее нам навстречу дорожное полотно. — Непонятно, за что тут можно зацепиться.
— Думаешь, в этих строчках и в самом деле заключена какая-то загадка? — скептическим тоном спросил я.
— Конечно, — ответила Кассандра. — В противном случае не было бы никакого смысла вставлять в завещание такой странный текст.
Посмотрев в зеркало заднего вида, она обратилась к Кастильо:
— А вы разве со мной не согласны, профессор?
Прождав несколько секунд, Касси так и не услышала в ответ ничего, кроме глухого гула автомобильного мотора.
— Проф! — позвал я. — Вы тут, с нами?
— Что?.. Вы что-то говорили?..
— Я у вас спросила, согласны ли вы с тем, что в последних пяти строках завещания содержится какой-то скрытый смысл?