– Неужели вы все еще в постели? – ахнула Мертл.
– А что, уже так поздно? – спросил Уильям.
– Неужели вы оставались тут с начала и до конца?
– С начала и до конца чего?
– Землетрясения.
– Какого землетрясения?
– Землетрясения, которое произошло ночью.
– А! Этого землетрясения? – небрежно сказал Уильям. – Да, я как будто заметил что-то вроде землетрясения. Помню, я увидел, как рухнул потолок, и сказал себе: «Не удивлюсь, если это землетрясение». Тут обвалились стены, и я сказал: «Да, несомненно, землетрясение». После чего перевернулся на другой бок и уснул.
Мертл Бенкс смотрела на него глазами, которые отчасти напомнили ему две звезды, а отчасти глаза улитки на стебельках.
– Вы, наверное, самый отважный человек в мире.
Уильям коротко усмехнулся.
– Ну что же, – сказал он. – Возможно, я не трачу свою жизнь на то, чтобы с перочинными ножиками гоняться за несчастными акулами, но, мне кажется, я умею сохранять хладнокровие в критические моменты. Мы, Муллинеры, такие. Мы много не говорим, но внутри у нас все тип-топ.
Он стиснул голову в ладонях. Ломота в висках напомнила ему, что с тип-топом внутри он явно переборщил.
– Мой герой! – произнесла Мертл еле слышно.
– А как чувствует себя ваш нареченный в это ясное солнечное утро? – небрежно осведомился Уильям. Упомянуть этого слизняка было пыткой, но он должен был показать ей, что Муллинеры умеют с достоинством глотать самые горькие пилюли.
Мертл брезгливо вздрогнула.
– У меня нет нареченного, – объявила она.
– Но мне казалось, вы упомянули, что вы и Франклин…
– Я больше не помолвлена с мистером Франклином. Вчера вечером, когда началось землетрясение, я взывала к нему о спасении, а он торопливо бросил через плечо «Как-нибудь в другой раз!» и унесся прочь быстрее пули. Я в первый раз видела, чтобы человек мчался с такой стремительностью. И утром я разорвала нашу помолвку. – Она презрительно засмеялась. – Акулы и перочинные ножики! Ни за что не поверю, будто он убил хотя бы одну за свою жалкую жизнь!
– А если бы и убил, – сказал Уильям, – что с того? Я вот о чем: часто ли в семейной жизни возникает необходимость убивать акул перочинными ножиками? Хороший муж не нуждается в этом даровании, потребном только искателям приключений. Да это всего лишь салонный фокус. Нет, надежный ровный характер, отзывчивая щедрая натура и любящее сердце – вот что отличает хорошего мужа.
– Как это верно! – мечтательно вздохнула она.
– Мертл, – сказал Уильям, – я могу быть таким мужем. Надежный ровный характер, отзывчивая щедрая натура и любящее сердце, которые я только что упомянул, ждут вас. Примете ли вы их?
– Да, – сказала Мертл Бенкс.
Такова (заключил мистер Муллинер) история любовного романа моего дяди Уильяма. И, выслушав ее, вы без труда поймете, почему его старший сын, мой кузен Дж. С.Ф.З. Муллинер, получил такое имя.
– Дж. С.Ф.З.? – спросил я.
– Джон Сан-Францисское Землетрясение Муллинер, – объяснил мой друг.
– Никакого сан-францисского землетрясения не было, – сказал калифорниец. – Был только пожар.
Портрет блюстительницы дисциплины
Войдя в залу «Приюта удильщика», мы испытали чувство, схожее с тем, какое испытывают обитатели города, окутанного вечными туманами, когда они наконец-то видят солнце, – мистер Муллинер вновь восседал в своем обычном кресле! Несколько дней он не появлялся, отправившись в Девоншир навестить свою старую нянюшку, и во время его отсутствия потоки интеллектуальных бесед явно оскудели.
– Нет, – ответил мистер Муллинер на вопрос, приятно ли он съездил. – Не стану делать вид, будто поездка была безоблачной. С начала и до конца я испытывал некое непреходящее напряжение. Бедная старушка почти совсем оглохла, да и память у нее не та, что была раньше. К тому же может ли впечатлительный мужчина вообще чувствовать себя свободно в обществе женщины, которая частенько шлепала его тыльной стороной щетки для волос? – Мистер Муллинер болезненно поморщился, будто его все еще беспокоила старая рана. – Любопытно, – продолжал он после многозначительной паузы, – как мало изменений вносят годы в отношение истинной, подлинной, ворчливой семейной старухи нянюшки к тому, кто на стадии коротких штанишек побывал в ее питомцах. Пусть он поседел либо облысел, пусть стал героем своего мирка как искуснейший игрок на бирже, как первый из первых в сфере политики или искусства, но для своей старой няни он останется мастером Джеймсом или мастером Персивалем, которого лишь угрозами можно принудить следить за чистотой лица и рук. При встрече со своей старой нянькой Шекспир поджал бы хвост. Как и Герберт Спенсер, и гунн Аттила, и император Нерон. Мой племянник Фредерик… Но мне не следует докучать вам семейными воспоминаниями.
Мы поспешили заверить его в обратном.
– Ну что же, если вы хотите послушать эту историю… В ней нет ничего особенно захватывающего, но она подтверждает истинность моих утверждений.
Я начну (начал мистер Муллинер) с той минуты, когда Фредерик, приехав из Лондона по настоятельному вызову своего брата, доктора Джорджа Муллинера, встал у окна приемной этого последнего и посмотрел на эспланаду тихого курортного городка Бингли-на-Море.
Приемная Джорджа выходила на запад, и потому во вторую половину дня могла пользоваться всеми благами, даруемыми солнцем, а во вторую половину этого дня лишь переизбыток солнца мог бы послужить противоядием против необычайной мрачности Фредерика. Выражение, проявившееся на лице молодого человека, когда он повернулся к брату, было точь-в-точь таким, какое отличало бы лицо гнилого болотца в самом унылом уголке вересковых пустошей, будь у этого болотца лицо.
– Следовательно, насколько я понял, – сказал Фредерик почти беззвучным голосом, – дело обстоит так. Под предлогом необходимости срочно обсудить со мной некое важное дело ты заманил меня в эту гнусную дыру – семьдесят миль по железной дороге в купе с тремя малолетними детьми, которые сосали леденцы, – для того лишь, чтобы я выпил чаю у няньки, которую терпеть не могу с самых ранних лет.
– Ты много лет вносишь свою долю в ее пенсию, – напомнил Джордж.
– Естественно, когда семейство скидывалось, чтобы спровадить на покой старую язву, я не отказал в своей лепте, – отпарировал Фредерик. – Ноблес оближ
[5], как-никак.
– Ну так ноблес оближивает тебя выпить с ней чаю, раз она тебя пригласила. Уилкс надо потакать. Она уже не так молода, как прежде.
– Ей, наверное, перевалило за сто.
– Ей восемьдесят пять.
– Боже великий! А кажется, только вчера она заперла меня в чулане за то, что я залез в банку с джемом.