Щажард сказал хмуро:
– Никак вы хотели бы командовать артанами?
– Не в этом случае, – ответил Тулей, не принимая
шутки, – но вообще-то я охотно принял бы их всех на службу… Кто собирается
командовать этим сбродом?
Щажард скривился, но, против обыкновения, смолчал. Барвник
заметил осторожно:
– Они еще и сами не знают.
– Как это?
– Это ведь ополчение, – пояснил Барвник. –
Они выступили по вашему призыву, Ваше Величество, а не по вашему приказу. В
этом вся разница. Вот прибудут все на место, поставят лагерь, устроят по этому
случаю попойку, начнут мериться родословными, числом слуг, размерами… гм…
земель, поить все войско за свой счет, одарять, интриговать, словом, кого-то да
выберут. Часть, понятно, обидится, каждый считает себя лучшим, и отведут свои
войска. Когда начнется сражение…
Тулей прорычал что-то злое, солнце уже висело над далеким
лесом, лицо тцара выглядело золотой маской, холодной и неподвижной. Даже
ветерок, колыхнув одежды, не сдвинул ни волоска в косматых бровях.
– Если начнется, – бросил он хмуро.
– Да, – согласился Барвник, – если не
разбегутся раньше, то эти отколовшиеся будут наблюдать со стороны, не помогая,
а злорадствуя. Ну, а потом артане придут и повяжут их самих.
Тулей буркнул:
– Видать, дела наши совсем плохи, если Барвник
заговорил, как управляющий, а мой мудрый Щажард втянул язык в задницу. Неужели
все так плохо?
Щажард сказал равнодушно:
– А что толку говорить очевидное? На этих у меня
надежды нет. Отогнать артан могут только войска удельных князей и отдаленных
беров. Тех самых, которые вот уже годы не платят в казну налоги.
Тулей бросил острый взгляд на мага, сказал почти с завистью:
– Тебе хорошо! Не опускаешься с облаков на заплеванную
землю. Магию изучаешь, чистенький…
Барвник ответил с поклоном:
– Ваше Величество, старайтесь прежде быть мудрым, а
ученым – когда будет свободное время. Ваше дело – важнее. Щажард
сказал язвительно:
– Ваше Величество, наш ученый маг проглотил много
мудрости, но все это попало ему не в то горло, А что влетело в ухо, с
агромадным свистом вылетает из другого. Потому и натягивает свой дурацкий
колпак на самые уши!
– Дурацкий колпак мозгов не портит, – ответил
Барвник суховато. – А вообще, где ты ухитрился увидеть на мне колпак? Я
колпаков вообще не ношу. Глупые мысли бывают у всякого, только умный их не
высказывает. Я достаточно ясно сказал? Или указать пальцем?
Тулей сказал с грустной усмешкой:
– Я люблю вас, друзья! Даже готовы поссориться, только
бы меня отвлечь от… от вида этих завтрашних мертвецов. Пойдемте, выпьем
хорошего вина! Не хочу видеть такое… но все время перед глазами, что с ними
вскоре случится.
– Видеть легко, – сказал Щажард, – трудно
предвидеть. Вам это удается, Ваше Величество.
Тулей выругался, взгляд соскользнул с блистающей доспехами и
оружием колонны и уперся в красный зловещий горизонт. Пока жарко полыхают
только облака, подожженные восходящим солнцем.
– С какой легкостью, – вырвалось у него. – С
какой легкостью чуть ли не вся Артания вскочила в седло!.. Все готовы
сворачивать горы… То ли дело у нас в Куявии: если появится кто-то с обещанием
свернуть гору, за ним обязательно пойдут другие, чтобы свернуть ему шею.
* * *
У входа в свои покои Тулей сделал знак сопровождающим, что
отпускает всех, те с поклонами остановились и даже попятились. Щажард и Барвник
безмолвно отступили, не напоминать же повелителю, что он сам пригласил их на
хорошее вино, а теперь будто пожадничал. Стражи распахнули перед тцаром двери и
так же бесшумно закрыли следом.
Тулей пошел к ложу, руки на ходу сдирали роскошный плащ,
слишком тяжелый для такого летнего дня. Сейчас завалиться бы но весь рост,
что-то кости начинают сдавать, а ведь еще не стар, вон Ясинец в полтора раза
старше, а еще на коня сам залезает, да и в седле может сутки…
Он вздрогнул, из-за высокой спинки роскошного кресла вышла
Итания. Тихая, трепетная, сейчас выглядела очень встревоженной, румяные щеки
стали бледными, а в ярко-синих глазах затаилась темная, как ночь, тревога. Даже
роскошные золотые волосы утратили ослепляющий блеск, крупные локоны выглядят
безжизненно.
– Отец, ты был на стене?
– Какая ты у меня глазастенькая. – Он обнял ее,
усадил рядом на край ложа. – Из окна видела?
– Да. В самом деле война? Не набег?
– Да. Хотя все мы предпочитаем говорить «набег, набег»,
чтобы не слышать страшное слово «война». Кто бы подумал, тцаром Артании стал
Придон! А он как тцар во сто крат опаснее Горицвета или доблестного брата
Скилла.
Она прижалась к его плечу, маленькая и беззащитная.
– Почему?
Он обнял ее, усадил рядом. От нее пахло детской свежестью,
но уже видно, что это молодая быстро созревающая девушка, полная жизни,
несмотря на кажущуюся хрупкость.
– Первое, – сказал он медленно, – ничто так
не прибавляет сил противнику, как нанесенная ему обида А Придон обижен…
Она вздохнула, глаза на миг блеснули яростным огоньком, но
тут же стали снова кроткими и печальными.
– Второе, – сказал он медленно, – Скилл был
прекрасным тцаром и прекрасным полководцем. Он гораздо лучше бы начал войну…
если бы начал. Но на каждого прекрасного артанского полководца у нас есть по
десять куявских. И против одной их армии мы в состоянии выставить десять.
Она прошептала, уловив недоговоренность:
– Так что же тебя тревожит?
Он сказал неохотно:
– Придон… не полководец. Он – герой. И еще –
создатель песен. Это такая гремучая смесь, что ни один маг… Вся Артания
поднялась, как один человек! А со Скиллом пошла бы разве что часть войск. Да и
у нас разговоры, что с Придоном поступили не совсем… хорошо. А это плохие
разговоры, дочь моя. Они ослабляют и без того невысокий дух наших вояк.
Она прижалась крепче, прошептала, глядя в пол:
– Отец, а может быть, еще не поздно…
– Что?
– …как-то замириться? Отдать ему меня. Артане
почувствуют победу. Ведь победа для них важнее богатств, верно?
Он кивнул, ответил нехотя, тяжелым голосом, морщась от
необходимости говорить неприятные вещи:
– Мы не можем вот так простить им вторжение. Жизнь
такова, что если не разобьем их, то наша гордость будет втоптана в грязь. Мы не
артане, у нас гордость – не высшая ценность, но все же есть, какую-то роль
играет. Я бы даже сказал, торговую роль! Да, торговую. Если человек угнетен, он
и торгует хуже, и работает, и дома со всеми ругается и скандалит. Прости за
неприятные слова, но артане должны быть разгромлены. А вот тогда, когда остатки
их войск побегут, можем вступить с ними в переговоры. Так диктуют нам боги!
Наши, куявские, самые мудрые и расчетливые боги.