Я видел пару страусов в передвижном зоопарке, сразу узнал, страуса вообще сложно с чем-то спутать – черная курица-переросток с длинной шеей и с глупыми глазами. Перья в разные стороны торчат, то есть все в порядке.
Видимо, тот самый Прошка, смерть-птица.
Страус занимался своим обычным делом – пытался убить. В этот раз Пятахина. Во всяком случае, настроен был решительно, подпрыгивал, щелкал распростертым клювом, старался лягнуть дерево мускулистой ногой.
Пятахин держался хорошо. Выпустил когти, объял ногами дерево и, как мне показалось, вцепился в него даже зубами. Боролся за жизнь серьезно. Увидел меня, воззвал:
– Помоги!
Почему Пятахин выбрал это дерево – коры нет, древесина гладкая, отполированная… Впрочем, Пятахин и не смог бы выбрать никакое другое дерево, он же поэт. «Апрельский пал», все дела. И это обстоятельство сыграло с ним злую шутку – Пятахин скользил. Медленно сползал по стволу. В разверстую пасть страуса.
Страус, конечно же, этим не преминул воспользоваться – подпрыгнул и вцепился Пятахину ниже пояса.
Пятахин заверещал.
Прошка куснул его еще несколько раз. Пятахин взвыл и взобрался по сосне. Но дерево было слишком широким, и удержаться на нем долго не получилось, Пятахин продержался минуту и возобновил свое роковое сползание в страусиный зев.
Прошка укусил снова.
Это повторилось несколько раз. Сползание, вопли, укус, сползание, вопли, укус, с каждым разом Пятахин взбирался все ниже и висел меньше.
– Пятак, держись! – крикнул я. – Отличная быдлеска получается!
– Он меня убьет! – завопил Пятахин.
– Потерпи немного, – посоветовал я. – Отсюда очень хорошие кадры. Терпи, войдешь в топ просмотров!
Страус изловчился, снова неловко подпрыгнул и клюнул Пятахина в шею.
Пятахин застонал. Наверное, больно. Если этот страус волков гоняет, то укус у него, вероятно, стальной.
– У меня кровь идет! – завопил Пятахин. – Он из меня мясо выкусил!
– Прекрасно, прекрасно, выкусил кусок…
Я продолжал съемочный процесс. Это обязанность каждого настоящего журналиста – фиксировать прозу дней, какой бы она неприглядной ни была. В частности, когда журналист видит, как страус поедает молодого талантливого поэта, он не впадает в панику, он увековечивает.
Для истории.
Интересно, чем все это закончится? Что с ним, в конце концов, сделает страус? Растопчет, наверное. А вдруг Пятахин на самом деле поэтом может стать? Хотя для поэта это, наверное, неплохо – быть заклеванным страусом в самом начале творческого пути. Во-первых, сразу прославишься, во-вторых, твои стихи обретут глубину. Культовая смерть как-никак. «Апрельский пал» выйдет отдельным изданием на основных европейских языках.
Я не мог позволить, чтобы Пятахин остался в вечности.
Я поднял с земли палку и запустил в Прошку.
Такая птица – хорошая мишень, в ней слишком много вертикального, палкой попасть в него – раз плюнуть. Я попал страусу в шею.
Страус обернулся, просверлил меня выпуклым глазом, прокудахтал что-то неприятственное и сделал шаг в мою сторону.
Пятахин со стоном сполз в мох.
Должен сказать, на меня за всю мою жизнь никогда не нападали страусы, так что я совершенно не знал, чем от них обороняться.
– Сидеть! – рявкнул я, по возможности увереннее, но страус не очень обратил внимание на мой окрик, не ротвейлер, продолжил надвигаться, распушая перья и хлопая окровавленным клювом.
По одной из версий страусы произошли от хищных доисторических птиц, промышлявших охотой и одним укусом клюва перекусывавших саблезубого тигра. Клюв у них за прошедшее время, конечно, поуменьшился, но характер улучшился незначительно. Кажется, они плотоядные…
Потом я вспомнил. В каком-то фильме оборонялись от оборотней посредством фотовспышки. Быстро перевел камеру на ручной режим и надавил на кнопку. Фотоаппарат выдал пристрелочную серию, страус остановился, а затем камера выпустила основной импульс. Страус отскочил, крякнул и резво пустился наутек.
– А ты это не мог сразу сделать? – спросил Пятахин.
– И пропустить эту феерию? Не, такие вещи нельзя пропускать, Пятачок. У тебя, кстати, собирается неплохое портфолио – поедание лягушки, заклевывание страусом. Если толково смонтировать…
– Да? У меня тут еще пара мыслишек возникла, – обрадовал Пятахин. – Слушай, а можно я с тобой работать буду, а? Ну, в твоей студии журналистской?
– Не знаю. Журналистика – это серьезная штука, это не лягушек поедать…
– Я серьезно настроен, – заверил Пятахин. – Готов пострадать за правду.
Пятахин поморщился, потрогал себя за зад.
– Вот смотри…
Пятахин стащил футболку и штаны и остался в одних трусах. Туловище у него действительно оказалось покрыто многочисленными страусиными укусами. Зубов, само собой, у страуса не водилось, но он и без зубов умудрился поставить на всех мясистых и не очень частях тела Пятака выразительные треугольные защипы. Защипы стремительно чернели, отчего Пятахин стал похож на отрицательного персонажа «Звездных войн», которого разрубили пополам еще в первой серии.
– Интересно, а через страусов бешенство передается? – спросил Пятахин, потрогав себя за бок.
– Не, – успокоил его я. – Только птичий грипп.
– Ну и то ладно. Хорошо хоть он меня запинать не попытался, говорят, он одним ударом ноги лошадь убивает. Легко отделался.
Пятахин ухмыльнулся.
– Вообще, этот страус мне понравился, – сказал он. – Такого бы в дружбаны. Правда, конечно, не прокормить, он, наверное, комбикорм мешками рубает… Слушай, а ведь он здесь не зря! Он тут охраняет! Ключ! Его специально на это надрессировали – чтобы он охранял от посторонних тайну ключа!
– Вполне, – согласился я. – Очень даже запросто. Пойдем, нас ждут.
– Может, мне так пойти? – спросил Пятахин. – Пусть Жохова из себя страдалицу не изображает. Да и немцы оценят… Жертва беспредела, все такое.
– Пойди, – сказал я. – Ты, безусловно, жертва, тебе можно.
Глава 18
Гидродинамика
Заглянул в девчачью палату.
Александра топила печь. Сидела так и топила, подбрасывала дровишки, грела руки у огня и выглядела совсем по-нашему – в павловском платке на плечах, в косынке, в кирзовых сапогах огромного размера, не хватало только папироски и тельняшки.
Снежана лежала в койке у окна и вязала, кажется, носок. Повезло Листвянке, красивая у него Снежана, умная, работящая. Перспективная.
Рокотова что-то сосредоточенно записывала в толстый органайзер, наверное, новый германистический трактат про то, как образ Генриха Второго повлиял на поэтику позднего Возрождения в Южной Баварии. Вдохновение.