Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - читать онлайн книгу. Автор: Роланд Хантфорд cтр.№ 80

В начале марта мотосани, заказанные Скоттом, были готовы. Доктор Шарко, француз, который находился в Антарктике одновременно с ним, сейчас тоже работал над совершенствованием мотосаней, а потому предложил Скотту провести совместные испытания в снегах у Лотере, во французских Альпах. Скотт решил поехать туда сам, отказавшись от услуг посредника, хотя и рисковал тем, что о его планах могло узнать Адмиралтейство. Это было серьезным нарушением правил, поскольку даже в отпуске он был обязан иметь возможность в течение двенадцати часов после получения приказа командования прибыть на свой корабль, стоявший в Портсмуте. Он попросил мать отправить после его отъезда в Адмиралтейство телеграмму с просьбой увеличить этот срок до тридцати шести часов и пересек Ла-Манш. В Париже из публикации в «Континентал Дейли Мейл» он узнал, что «Нимрод» вернулся в Новую Зеландию и Шеклтон все же высадился на «его» месте в проливе Макмёрдо. Детская обида захлестнула Скотта, и он немедленно излил ее в письме Кэтлин:

Разве не показывал я тебе наше с ним соглашение – совершенно прозрачное, четкое, абсолютно обязательное к исполнению с точки зрения чести? Он однозначно согласился не приближаться к месту нашей старой зимовки… теперь просто невозможно сделать что-либо до тех пор, пока о нем снова не придут какие-то вести… можешь догадаться, о чем я сейчас думаю.

Шеклтон, которого его «личное честное слово, данное под давлением», как он считал, заставило отказаться от пролива Макмёрдо, действительно вначале попытался высадиться непосредственно на Барьер, в бухте Воздушного шара. После неудачной попытки он попробовал предпринять то же самое на Земле Эдуарда VII, но снова потерпел неудачу в борьбе со льдом. Тогда и только тогда Шеклтон направил корабль к запретному месту. «Моя совесть чиста, – писал он жене, – хотя в сердце горечь… утешает лишь одно: я сделал все, что мог». Скотт и в особенности Уилсон ожидали, что он сдержит слово любой ценой, даже если для этого придется рисковать своей жизнью и жизнями членов команды.

Тем временем Скотт никак не мог успокоиться и продолжал обсуждать моральную сторону вопроса. Он переслал Кэтлин текст соглашения об отказе от притязаний на пролив Макмёрдо, полученном у Шеклтона фактически силой. «Не трудись возвращать мне [его], поскольку у меня много копий», – писал он.

А вскоре – после бурных потоков эмоционального пустословия – они наконец решили пожениться. В чувствах Скотта сомнений не возникало, а вот была ли в него влюблена Кэтлин – другой вопрос. Скотт хорошо понимал, насколько существенны изъяны его военного образования. А потому сознательно позволил Кэтлин исправить их, преклоняясь перед ее умом. Она ввела Скотта в мир книг, идей и пьес, с которыми ее, в свою очередь, познакомили друзья-интеллектуалы. В каком-то смысле Скотт начал получать образование с момента знакомства с Кэтлин. Она явно пыталась вылепить из него образ своего идеального мужчины – совершенного героя.

К общепринятому давлению жены на мужа Кэтлин добавила необычный нюанс собственного изобретения. Она решила, что однажды подарит герою сына – отцом ее будущего ребенка достоин стать только настоящий герой. Эта идея в стиле Вагнера (которого Кэтлин обожала) забавляла всех ее друзей, хотя сама будущая мать героя говорила об этом вполне серьезно. На самом деле она всего лишь явно и демонстративно выразила то, что чувствует каждая женщина, но при этом драматизировала ситуацию больше, чем остальные представительницы слабого пола. Скотт был полярным исследователем, то есть приемлемой для нее героической фигурой, и, хотя с ее точки зрения он имел некоторые несовершенные черты, ей казалось, что с этим можно справиться.

О самом Скотте вполне можно говорить как о Дон Кихоте Викторианской эпохи, который был «странствующим рыцарем, не до конца уверенным в своем праве заниматься этим ремеслом… и считал, что на собственную судьбу можно повлиять, задушив неопределенность… постоянным усилием воли». И вот теперь эта неопределенность взяла верх.

Дело шло к браку с женщиной, очень требовательной в физическом и эмоциональном плане. Между тем где-то в Антарктике Шеклтон уже добился успеха. Вдобавок ко всему в самый разгар предсвадебной суматохи Скотт столкнулся с опасными интригами на службе, которые стали сигналом к завершению бурного правления адмирала Фишера и могли навредить многообещающей карьере молодого капитана. Теперь Скотту надлежало изображать из себя честного офицера и держаться подальше от всех опасных мест, отмеченных на карте мира. Ему приходилось проявлять крайнюю осторожность в общении, избегая контактов с непопулярными адмиралами и набирая очки в глазах тех, кто стремительно поднимался наверх. Каждая из этих проблем сама по себе была очень обременительной для неуверенного и легко падавшего духом человека. Но сильнее всего сказывалось на душевном состоянии Скотта бремя командования. Это стало очевидно уже к концу экспедиции «Дискавери», но стало заметно всем после его первого капитанского опыта на боевых кораблях. Именно тогда сомнения и склонность к рефлексии – почти очевидные – приобрели болезненный характер и овладели им в полной мере.

В силу своего воспитания и темперамента Скотт всегда был скрытным и нелюдимым. В Кэтлин он нашел человека, которому мог излить душу. «Мне нужно к кому-то прикрепиться», – написал он однажды в письме к ней. В то же самое время он признавался ей, что немного испуган. «Ты такая необычная, а я приверженец условностей. Что все это значит?»

Фраза «Что все это значит?» была любимым выражением Скотта. Казалось, произнося ее, он искренне не понимал смысла происходящего. Возможно, этот вопрос был проявлением регулярно навещавшей его черной меланхолии или признаком безнадежности, которая сменялась всплесками эйфории.

В последний момент перед свадьбой Кэтлин охватили сомнения по поводу своего решения о замужестве. Отчасти она опасалась той власти, которую имела над Скоттом его мать, – ведь из-за этого ее будущий супруг мог оказаться не совсем тем человеком, в котором она нуждалась. Она испытывала неприязнь и к госпоже Скотт, и к Уилсону, потому что он тоже мог оказывать давление на Скотта. Уилсона Кэтлин не любила особенно, спустя годы едко назвав его резонером, лишенным чувства юмора. Говоря о нем, Кэтлин негодовала так, будто он был другой женщиной, угрожавшей ее правам.

Госпожа Скотт, со своей стороны, тоже не приняла соперницу. Получив пуританское воспитание, она являлась типичной представительницей среднего класса, и в компании художников ей было неуютно. Она надеялась-, что сын женится ради денег или хотя бы ради положения в обществе. Кроме того, ее бросало в дрожь от перспективы получить такую своенравную невестку. Но Скотт, уже предпринявший до этого пару предварительных попыток, точно знал свою цену на рынке женихов и дал понять матери: Кэтлин – лучшее, что он может получить. Да и невеста вовремя справилась со своими сомнениями. Они поженились 2 сентября 1908 года. Впоследствии Макс Бирбом в своем неподражаемом стиле написал Кэтлин (на которой и сам когда-то хотел жениться), что это было «очень поздравительное событие для тебя, да и для него – не меньше».

Скотт весьма неумело объявил о предстоящей свадьбе – не так, чтобы о ней частным образом услышали избранные близкие, а публично, через газету, что в те дни было грубейшим нарушением приличий. Кэтлин огорчилась, предположив, что ее будущий муж может оказаться невезучим, а она относилась к таким людям в соответствии с испанской половицей: «лучше невезучих избегать».