– Это хорошо, – сказала Венли. – А твой человек?
– Далинар Холин. Он не пришел на эту битву.
– Он не выйдет против тебя опять. Ты едва не убила его в прошлый раз. – Венли проговорила это в ритме забавы.
Сестра встала, выбрала лист бумаги – они делали ее из высушенной мякоти камнепочек, оставшейся после сбора урожая, – и вручила его партнеру. Проглядев написанное, он кивнул и начал делать заметки на собственном листе.
Изготовление бумаги отнимало много драгоценного времени и сил, но Венли настаивала, что они будут вознаграждены. Лучше бы она оказалась права.
Сестра внимательно посмотрела на Эшонай. Проницательный взгляд блестящих, темных, как у всех слушателей, глаз. Казалось, что взгляд Венли прячет какие-то секреты, неизвестные другим. В правильном свете ее глаза обретали фиолетовый оттенок.
– Сестра, что бы ты сделала, если бы вы с этим Холином смогли по-настоящему сдержаться и не убивать друг друга достаточно долго для разговора?
– Попросила бы о мире.
– Его брат умер из-за нас, – сказала Венли. – Мы зверски убили короля Гавилара в ночь, когда он пригласил нас в свой дом. Такое алети не забудут и не простят.
Эшонай опустила руки, и ее рука в латной перчатке сжалась в кулак. Та ночь. Отчаянный план, который она придумала вместе с пятью другими. Эшонай была частью этого, несмотря на молодость, поскольку хорошо знала человеков. Решение приняли единогласно.
Убить человека. Убить его, рискуя существованием. Потому что, если бы он выжил и сделал то, о чем рассказал им той ночью, все было бы потеряно. Те, кто был той ночью с ней, теперь мертвы.
– Я открыла секрет буреформы, – сообщила Венли.
– Что?! – встрепенулась Эшонай. – Ты же должна была искать форму, которая поможет нам! Форму для дипломатов или для ученых.
– Они нас не спасут, – возразила Венли в ритме веселья. – Если мы хотим разобраться с человеками, нам понадобятся древние силы.
– Венли… – Эшонай схватила сестру за руку. – Наши боги!
Сестра не дрогнула.
– У людей есть заклинатели потоков.
– Может быть, и нет. Может, это был клинок чести.
– Ты сражалась с ним. Разве это клинок чести ударил тебя, пронзил твою ногу так, что ты теперь хромаешь?
– Я… – Ее нога болела.
– Мы не знаем, какие из песен правильные, – сказала Венли в ритме решимости, но слова прозвучали устало, и она привлекла спренов изнеможения. Они явились с таким звуком, словно ветер подул сквозь открытые окна и двери, и были похожи на струи полупрозрачного дыма, которые стали плотнее и заметнее, а потом принялись кружиться вокруг ее головы.
«Бедная моя сестра. Не жалеет себя, как любой солдат».
– Если заклинатели потоков вернулись, – продолжила Венли, – нам требуется что-то важное, способное обеспечить нашу свободу. Эшонай, нужны мощные формы… – Она бросила взгляд на руку сестры, которая все еще сжимала ее собственную. – Ты хоть сядь и послушай, а то возвышаешься надо мною, точно гора.
Эшонай убрала пальцы, но не села. Вес ее осколочного доспеха сломал бы стул. Она наклонилась, изучая разбросанные на столе бумаги.
Способ записи Венли изобрела сама. Этому они научились у людей – запоминание песен было хорошим способом, но не совершенным, хоть ритмы и могли направить любого. Сохранять сведения на бумаге было удобнее, особенно для изысканий.
Эшонай выучила алфавит, но читала все-таки с трудом. У нее было мало времени, чтобы совершенствоваться.
– Итак… буреформа?
– Достаточное количество слушателей в этой форме, – объяснила Венли, – смогут управлять Великой бурей или даже призвать ее.
– Я помню песню, в которой говорится об этой форме. Такие дела вершили боги.
– Большинство форм так или иначе с ними связаны, – заметила Венли. – Можем ли мы и впрямь верить в правильность слов, что были спеты впервые так давно? Когда эти песни запоминали, наш народ был большей частью в тупоформе.
Эта форма не могла похвастать ни умом, ни способностями. Они теперь использовали ее, чтобы шпионить за людьми. Когда-то ее народ знал лишь ее и бракоформу.
Демид прошуршал бумагами, перемещая стопку.
– Венли права. Мы должны пойти на риск.
– Мы могли бы переговорить с алети, – упорствовала Эшонай.
– И к чему это приведет? – спросила Венли, снова в ритме скепсиса, и спрены изнеможения наконец-то исчезли – унеслись прочь в поисках более свежих источников эмоций. – Эшонай, ты только о переговорах и твердишь. Думаю, это потому, что люди тебя очаровали. Ты думаешь, они позволят тебе свободно разгуливать среди них? Тебе, в ком они видят взбунтовавшуюся рабыню?
– Много веков назад, – проговорил Демид, – мы сбежали и от наших богов, и от людей. Наши предки отказались от цивилизации, власти и мощи, чтобы сохранить свободу. Я бы не стал ее отдавать. Буреформа. С ней мы разгромим армию алети.
– После нашей победы, – добавила Венли, – ты вернешься к путешествиям. Никакой ответственности – будешь странствовать, рисовать свои карты и открывать места, которые еще никто не видел.
– То, что я желаю для себя, бессмысленно, – произнесла Эшонай в ритме упрека, – до тех пор, пока всем нам грозит уничтожение. – Она просмотрела знаки на странице – записанные песни. Песни без музыки, отображенные как есть. Их обнаженные души.
Неужели спасение слушателей и впрямь заключается в чем-то столь ужасном? Венли и ее подручные потратили пять лет, чтобы записать все песни, расспросить старейшин о всех деталях и запечатлеть их на этих страницах. Посредством сотрудничества, изысканий и глубоких размышлений они открыли шустроформу.
– Это единственный путь, – сказала Венли в ритме умиротворения. – Мы покажем это Пятерке. Ты должна нас поддержать.
– Я… я подумаю над этим.
И-2
Им
Им аккуратно обстругал боковину маленькой деревяшки, потом поднес ее к сферному фонарю возле верстака, другой рукой сжав очки и держа их поближе к глазам.
До чего восхитительное изобретение эти очки. Жить – означало быть фрагментом космера, который познает самого себя. Как можно предаваться познанию, если не видишь как следует? Азирец, создатель этой штуки, давно умер, и Им выдвинул предложение признать его одним из Почтенных мертвецов.
Он опустил деревяшку и продолжил ее обстругивать, аккуратно срезая переднюю часть, чтобы получился изгиб. Некоторые его соратники по ремеслу покупали деревянные колодки, нужные башмачнику для изготовления обуви, у плотников, но Има научили делать их самостоятельно. Так работали раньше, на протяжении веков. Он рассуждал следующим образом: если что-то делали столь долгое время, тому должна быть веская причина.