Русские принцессы за границей. Воспоминания августейших особ - читать онлайн книгу. Автор: Елена Первушина cтр.№ 27

По мнению общему, самый искусный акушер избран был в Вене для великой княгини. По приезде своем в Офен, он нашел ее в великом унынии, которое, как ему, так и всем, казалось весьма неприятным. За неделю перед разрешением от бремени ее высочество вознамерилась исповедываться и причаститься Святых Таин. Доктора не соглашались, представляя в резон, что она, проходя в церкви через многие комнаты, может простудиться, и также потому, что таковое действие может принести новое смущение духа. Я в ответ им сказал, что, не подвергая ее высочество переменному воздуху, освящу причастие в церкви, которое принесу в тронную комнату, где по совершении исповеди и надлежащих молитв, великая княгиня может без всякой опасности причаститься Святых Таин, и что это священнослужение произведет в ее положении душевное спокойствие, которое действительно, после святого причастия, к удивлению и утешению всех, ясно в лице ее оказалось. Этому потом споспешествовал и вожделеннейший приезд палатина.

О бедствиях ли, причиненных французами, или о разрешении от бремени палатины в Венгрии более размышляли австрийские политики, наверно нельзя определить. Известно только то, что они союз с Россией почитали весьма опасным для империи. Честный союз с Россией, конечно, был бы для Австрии спасителен, но их политическая система основана на интригах, вероломстве, гордости и притеснении всех подданных, кои не суть паписты. Дух и преданность к России единоверных сербов, чрезвычайно угнетаемых, а вместе с ними и сообществ евангельской и реформатской церквей, непрестанно ищущих себе ограды, весьма явно открылись во многих случаях. По сему-то министры объяты были страхом, что когда венгерская палатина разрешится от бремени принцем, то Венгрия непременно отложится от Австрии. Мнение это утверждали через переписку в Вену некоторые нарушители общего покоя, в числе коих был замечен греческий архиерей, который потеряв прежнюю доверенность, приобретенную коварством, присужден был к изгнанию из епархии. Покровитель его, обер-гофмейстер, призвав меня, жаловался на этого архиерея и предлагал, чтобы я, в честь Российского двора и ее высочества великой княгини, принял епископское достоинство, с содержанием 12 тысяч флоринов в год. Я поблагодарил его сиятельство и отказался.

Разрешение от бремени было продолжительное, весьма трудное и мучительное. Когда акушер приметил, что естественные силы великой княгини изнемогли, тогда представил он палатину о таковом изнеможении и получил его высочества согласие употребить инструменты, которыми он и вытащил младенца, жившего только несколько часов. Доктора препоручили мне уведомить великую княгиню о смерти принцессы. Облеченный в священные одежды, предстал я одру ее высочества и, прочитав установленные молитвы после разрешения от бремени, поздравлял великую княгиню. Она отвечала, что роды были весьма мучительны, но что она ничего верного не знает о состоянии своей дочери. Я с подобающим благоговением сказал, что дражайшая е высочества дочь преселилась в число ангелов. Сердобольная мать не была поражена сим печальным известием, но с покойным духом и твердым голосом сказала: «Благодарение Богу, что моя дочь переселилась в число ангелов, не вкусив тех горестей, которым мы здесь подвержены!» Ее высочество до последней минуты своей кончины подавала надежду всем врачам к выздоровлению; беспрестанно занималась она расположением сада, который после родов подарил ей его высочество палатин. Великая княгиня весьма часто изволила мне повторять, что я, как любитель садоводства, все там устрою к полному ее удовольствию, что самое и подало мне потом мысль и послужило как бы непреложным завещанием, чтобы по кончине ее высочества воздвигнуть походную русскую церковь в том собственном ее высочества саду и перенести в оную гроб, с ежедневным служением святой Литургии и поминовением в течении шести недель. После родов в 9-й день поутру, великая княгиня всех весьма обрадовала своим выздоровлением, быв признана докторами вне всякой опасности. Палатин на куртаге, равно и все собрание, известясь о сем, были весьма веселы; но к величайшему прискорбию, по полудни радость наша переменилась в печаль. Ее высочество почувствовав сильный жар, начала приходить в отсутствие мыслей: в таком состоянии и в смущенном дремании часто повторяла, что тесно и душно ей жить там, и просила своих родителей построить в России хоть маленький дом!.. К вечеру жар и слабость умножились; по полуночи в 3-м часу она пришла в крайнее изнеможение и только что могла приказать пригласить к себе своего супруга, которого облобызав, сказала: «Не забудь меня, мой любезный Иосиф!» Сказав это, осталась она безгласна и начала стонать. Я призван был на моление; облекшись в священные одежды, предстал я одру ее высочества и осенив ее святым крестом, поднес к устам ее. Верная дочь православной церкви, обратив быстрые свои и горячими наполненными слезами очи на изображение Распятого Спасителя, облобызала его со всей христианской горячностью, потом крепко прижала к своим персям. Когда я близ одра читал с коленопреклонением молитвы, то казалось, что ее высочество со всевозможным вниманием и сердечным чувством содействовала оным молитвам. Так приуготовлялась сия благочестивая и непорочная душа в небесные селения. В половине 6-го часа по утру, протянув стенание, предала она свою душу Творцу.

В этот момент все были в безмолвии; потом начался вопль и рыдание! Палатина, повергшегося близ одра, понесли как мертвого, который, как скоро пришел в чувство, отправился в Вену, оттуда, для облегчения своей жестокой скорби, в путешествие к тем церквям и обителям, в которых хранится особое благочестие. По некотором времени врачи производили свои операции, из коих один сообщил, как наиважнейший секрет, моему приятелю, что легкое великой княгини начало уже портиться. Это обстоятельство в медицинской письменной визитации было утаено. Разные люди разные причины полагали смерти ее высочества; но я не дерзаю утверждать дела, мне неизвестного.

Обер-гофмейстер приказал мне изготовиться к погребению и назначил кладбище для ее императорского высочества великой княгини под капуцинской церковью. Положение сего кладбища я должен описать хотя кратко: это был малый погреб, имеющий вход от площади, на которой бабы продавали лук, чеснок и всякую зелень, и что сверх продажи оставалось, то они в том мрачном и тесном погребу по денежному найму хранили, от чего там был непереносимый смрад. Таковое унижение терзало мою душу, и я, призвав Бога в помощь, дерзновенно сказал обер-гофмейстеру, что великая княгиня не есть римской церкви, что она дочь всероссийского императора, чего ради достоинство ее требует, чтобы гроб ее пребыл в собственной Греко-российской церкви в течение шести недель при совершении святой Литургии и поминовения. Оный обер-гофмейстер, хотя и был верный последователь и исполнитель, как сие по последствиям дел оказалось, австрийской системы, однако не мог отказать мне в этом требовании, сильно устрашаясь тогда гнева, могущего воспоследовать от его величества (ныне покойного) императора Павла; почему он, обер-гофмейстер, и в ноте, тогда же мною в оригинале отправленной в С.-Петербург, представил: «дабы гроб ее высочества остался в русской церкви до высочайшего повеления от русского двора», но между прочим сказал мне, что гроб этот ни под каким видом не может остаться во дворце. Этот его приговор я решил тем, чтобы гроб перенести в собственный ее высочества, дарованный палатином сад, в котором имеется небольшой дом и комната чистая и весьма выгодная для устроения подвижной церкви и для постановления в оной гроба.