Паспорт человека мира. Путешествие сквозь 196 стран - читать онлайн книгу. Автор: Альберт Поделл cтр.№ 7

Мы узнали также, что в Сахаре на самом деле достаточно воды, если знать, где искать, и что тут даже выпадают осадки – немного, четыре дюйма. Этого недостаточно, чтобы что-то выращивать, но хватает, чтобы позволить спящим зернам вырваться наружу, расцветив пустыню зелеными листьями и даже иногда цветами. В Сахаре нет озер и рек – горячий сухой воздух выпаривает воду с поверхности на глубину четыре метра в год.

Но под песками находится другой мир. Подземное королевство, которое подкармливают воды с Атласских гор, получает достаточно воды на протяжении многих веков, хоть и нельзя сказать, что этой воды много. Некоторые водоносные пласты, например родники и прудики, поднимаются вверх, создавая оазисы, но большинство вод лежали на глубине, неизвестные и не использованные примерно до 1950 года, когда геологи нашли их и подняли. Вдоль нашей дороги на юг вода залегала так близко к поверхности, что мы даже видели колодцы, где вода была всего на глубине 50 футов. Колодцы казались открытыми для любого жаждущего путешественника – рядом всегда стояло ведро или корзина из козьей шкуры, и не было ни заборов, ни запрещающих знаков.

Все мы пили очень много, примерно литр в час на человека и еще бутылку на 7,5 литра, которая принадлежала всем. Поэтому мы решили останавливаться каждые тридцать миль, чтобы пополнить запасы, так вот – колодец всегда был где-то поблизости. Дальше на юг их становилось все меньше, и они были глубже, но нам воды хватало.

Еще сильнее мои восторженные представления о Сахаре изменили оазисы. Как я уже говорил, я представлял их красивыми озерцами, окруженными роскошными садами. Издалека это казалось правдой. Сквозь чистый пустынный воздух мы видели изумрудные верхушки пальм. Но чем ближе мы подходили, тем лучше понимали, что это мираж. Мало что было зеленым на уровне глаз, не поднимая головы, можно было увидеть коричневые стволы деревьев, красно-коричневую почву и камни и страшные дома с колючей проволокой вокруг садов.

В оазисе вода стоила дорого и строго охранялась. Она била из источников, огороженных заборами, бежала по грязным арыкам вдоль улиц, попадала на маленькие частные наделы земли, заваленные камнями и гниющими досками и защищенные ржавеющей проволокой. Дома были сделаны из желтоватой глины или иссохшей грязи, некоторые слегка покрыты побелкой. Все было одето в коричневый плащ пыли и песка пустыни и неугомонного ветра.

Бледность пейзажа несколько разбавляли сады, то есть пучки травы или овощи. Сами садики были очень маленькими из-за того, что их поколениями передавали по наследству и все время делили между братьями и братьями и братьями братьев, и в итоге получились кусочки земли величиной метр на полтора. Самый большой участок был в лучшем случае 5,5 квадратного метра.

Очень многие молодые поселенцы отказывались принять этот стиль жизни в качестве воли Аллаха. Поговорив с европейцами, которые были тут проездом, услышав о современных чудесах науки и индустрии, понимая, что на попутном грузовике можно выбраться из пустыни за несколько дней, сотни молодых ребят направлялись к прибрежным городам в поисках лучшей жизни, а старики оставались одни – поддерживать умирающие сады и разваливающиеся дома.

Кочевники, которые веками сохраняли традиционный уклад жизни, тоже проходили через разного рода изменения, и их культура грозила остаться в прошлом – в середине века появились грузовики, значимость караванов резко упала, чему поспособствовало истощение золотых запасов пустыни, обнаружение дешевой соли в Европе и упадок спроса на страусиные перья. Добавили проблем и французские колонизаторы – они отменили доходную работорговлю и, соответственно, феодальные налоги, которые жители оазисов платили кочевникам. Тогда кочевники переключились на скотоводство в качестве источника дохода, но уменьшение важности караванов сильно подкосило рынок верблюдов, а засухи уменьшили овечьи стада.

Большие кочевые племена стали распадаться. Многие из них оставляли старые традиции, селились в оазисах, покупали пальмы и зерна, вливались в ранее презираемый стиль жизни, становились скорее крестьянами, чем гордыми путешественниками. Им пришлось присоединиться к революции, которая надвигалась на Сахару. Сама Сахара, в свою очередь, скоро будет пересечена дорогами, усеяна нефтяными вышками, перекопана трубопроводами, усыпана взлетными полосами, разрыта шахтами и высосана водными насосами. В последующие десятилетия в Сахаре произойдут ужасные, не всегда желательные изменения, и я рад тому, что видел Великую Пустыню непобежденной.

Мы ехали еще четыре дня и достигли самой восточной провинции Тебесса. Мы уже достаточно глубоко забрались на юг, Тунис был недалеко, и мы надеялись, что проедем, хотя у нас не было нормальных карт. Те карты, которые выдавали в официальных туристических пунктах, часто были неверными – красные и синие линии дорог были скорее украшением, чем отображением реальности. На месте верблюжьей тропы на карте могли, например, изобразить широченное шоссе.

Местные о состоянии дорог не могли рассказать ничего в силу того, что жители не уезжали дальше, чем за 80 километров от дома. Некоторые были настроены фаталистично и считали, что эта дорога кончается сразу за их оазисом и что без верблюда мы дальше не уедем. Другие хотели помочь и порадовать и советовали ехать в том же направлении, что и раньше, чтобы мы не подумали, что они считают, что мы вообще зря куда-то едем. Чаще всего люди просто не понимали ни слова из того, что мы спрашивали.

В Эль-Уэде мы повернули на северо-восток. Эль-Уэд – самый восточный из алжирских городов-оазисов, расположенный среди постоянно переливающихся дюн высотой в 120 метров. Они были так же живописны, как и их киноверсия, и я с замиранием сердца ждал появления воина в тюрбане и белом халате, с ятаганом, на арабском жеребце, скачущем по золотому песку. Но единственными воинами, нападавшими на нас, были прожорливые мухи.

В качестве символа уважения Великой Пустыни в последние дни ее безупречной славы мы остановили автомобили и вместе с Ману и Стивом побежали на вершину золотых холмов, спотыкаясь и падая вниз, смеясь и играя. Мы были в восторге от невероятной красоты.

Но как только мы останавливались, тут же прилетали мухи, огромные кусачие создания, в два раза больше, чем самый гигантский американский слепень. Их существование здесь, среди этих голых дюн, в нескольких километрах от еды и оазисов, в нескольких километрах от верблюдов (для мух они – еда и средство передвижения одновременно), стало для нас такой же удивительной загадкой, как и летающие крабы. Откуда они? Что они ели, пока мы не пришли? Как они выжили среди пустоты? Учитывая бесконечную их настойчивость, мы поняли, что были их единственной едой за последние месяцы. К счастью, они исчезли, как только зашло солнце, и, к сожалению, вернулись с рассветом, как будильник, но без функции «отложить».

То, что мухи исчезают с сумерками, позволяет путешественнику расслабиться и насладиться закатом, одним из самых красивых явлений. Так как облака редко формируются над пустыней, а влага в воздухе нечасто вызывает рефракцию, солнце похоже на сияющую, четкую, малиновую сферу. Примерно через пару минут дюны перестают сиять и приобретают мягкие, пастельные цвета, очертания скрадываются и становятся еще более изящными, а длинные пурпурные тени, похожие на прохладные водоемы, сменяют яркую остроту дня. Ночь приходит быстро, и многочисленные звезды освещают землю. На сотни километров не слышно ни звука, кроме шепота остывающих песков, вокруг нет людей, которые могли бы тебя спасти. Тогда я ясно почувствовал, как хочу, чтобы Сахара никогда не потеряла своей магии.