Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2 - читать онлайн книгу. Автор: Борис Носик cтр.№ 81

«Не успели мы расположиться в гостинице, как постучали в дверь, и на пороге появился славный молодой человек с двумя большими пакетами в руках.

– С приездом, Алексей Алексеевич, – сказал вошедший, в котором я узнал одного из бывших скромных служащих парижского постпредства (вот вам кабинетишки – а в них главные люди и сидят. – Б.Н.). – По распоряжению начальства, привез вам гостинчики. Французов угостите. – И он стал разворачивать банки с икрой (Как же левым без икры? А что дохляки по всей Украине, дак то ж крестьяне, черная кость, мистическая связь… – Б.Н.), портвейн и яблоки. Принимайте иностранцев, как советский представитель».

Советскому читателю 1941 года не надо было объяснять, кто такой «представитель», какую организацию он представляет и кто у нас в стране главный, кто самый советский и кто на тот день не враг народа наподобие каких-нибудь несознательных крестьян-«кулаков», а кто главный друг нашего народа. Чекист, конечно. И граф испытывает при этих словах сексота (так они назывались) гордость и облегчение:

«С этой минуты, и навсегда, мне стало ясно и легко на душе. И, как когда-то «в строю», шаг стал твердым и уверенным (вот она «метаморфоза», подмеченная вторым графом. – Б.Н.). Я шел в ногу, равнялся по передним (напомню, что все тогдашние передние, увы, были к выходу книги уже расстреляны – и Ягода, и Трилиссер, и Тухачевский, опасно, граф, высовываться… – Б.Н.) и не отставал, как многие из моих бывших друзей, от нашей шагающей исполинскими шагами вперед советской действительности.

С первого же выхода на улицу я понял, что, для того чтобы можно было интересно жить, надо смело сравнивать настоящее с прошлым…

На каждом шагу встречались перемены.

Настоящее выигрывало от сравнения с прошлым, а то из прошлого, что справедливо пощадила революция, стало еще дороже…»

«О чем речь?» – спросите вы. Неважно о чем. Пора «жить интересно»: за этим и фезандриец В. Шухаев (будущий лагерник), и фезандриец С.С. Прокофьев (с женой, будущей лагерницей) уехали… А что стало «еще дороже», так и без того все было слишком дорого для населения в голодной стране (даже хлеб). Однако граф за себя не боится, он уже при деле. При знакомом деле. Не надо думать, что у графа, надзирающего за иностранцами, хотя бы и левыми, всегда легкая жизнь, мол, пей портвешок, ешь икру, путешествуй. Увы, нет. Граф отвечал за идейный и моральный уровень приезжих. Среди туристов мог оказаться «враг», которому не абсолютно все сразу понравится. А графу за него отвечать. Вот, например, был такой срыв в знаменитой поездке:

«Восторгаясь чудной батареей прессов на первом из осмотренных заводов – «Сталинградском тракторном», мы никак не могли подозревать, что среди нас, участников поездки, есть враг, в лице державшего себя несколько особняком французского писателя, Шадурна. Казавшийся поначалу самым пылким энтузиастом всего виденного «в стране чудес», – как сам он именовал СССР, вдруг неожиданно для всех, он прервал путешествие и уехал обратно в Париж, где стал писать о нас всякие пасквили».

Уехал он сам, или отправил его обратно граф, так или иначе унес он ноги живым-здоровым, этот единственный в группе писатель, которого граф Кароли мягко называет «неврастеником», и то сказать – не у всякого нервы выдержат столько лозунгов, икры и туфты. У прочих, впрочем, нервы выдержали – ели, ездили, восторгались, брызгали восторженной слюной, не слыша трупного запаха. Граф Игнатьев свидетельствует, а он не соврет:

«Все приводило моих спутников в неподдельный восторг…»

Правда, пробитые пулями то тут, то там зеркальные витрины магазинов говорили (в 1930 г. еще говорили. – Б.Н.) об еще не залеченных ранах Гражданской войны, однако… Как не поверить в будущее, историческая перспектива которого уже начертана гением Сталина, и как не преклоняться перед стойкой политикой и мудрой программой большевистской партии и т. д. и т. п.

И вот оно, уж вконец бессовестное, на фоне настоящего людоедства (пожирали тогда от голода младенцев), обнищания и несметной горы трупов:

«Осуществилась заветная мечта крестьянина… Наступил новый важный этап Октябрьской социалистической революции – коллективизация сельского хозяйства».

Пусть вас, впрочем, не удивляет этот уже слегка полузабытый стиль графского сочинения. Судить о стиле подсоветского автора, как говорила злоязычная Зинаида Гиппиус, все равно что судить о мастерстве пианиста, у которого дуло пистолета приставлено к затылку. А граф Игнатьев готовил это сочинение в пору подписания пакта с Гитлером, завершал со помощники, имея целью доказать, что подлая Франция, этот «мир клеветы, злобы и ненависти к моей родине, в котором пришлось прожить столько лет», сама довела бедного Гитлера до крайности, может, и сама на него напала…

Кстати, чем же все-таки провинился писатель-«неврастеник» Шадурн, которого граф спровадил домой? Да больно уж был непоседлив, всем интересовался. Намек на это дает дорожная летопись графа Кароли. В шикарном ресторане, где французам что-то очень долго не несли обед, по соседству, за занавеской гуляла какая-то компания, куда проворно шастали официанты с подносами. Любопытный Шадурн приподнял занавеску и обнаружил, что там на столах фашистские флажки – кормят итальянских фашистов. Как же так, разве СССР не главный борец против фашистов?.. О, неврастеник-писатель, куда ж ты лезешь до срока? Подойдет 1939-й, и вам все что надо расскажут. А еще лет 45 подождешь, разъяснит наконец вашим и нашим историкам бывший советский разведчик В. Резун (Суворов), что и Гитлер Сталину был не помеха, а был, наоборот, до времени очень удобен. Как ледокол, он прокладывал Сталину через Европу путь к господству, оттого не грех было ему и пособить. Но по тем временам для западных интеллигентов надо было, конечно, играть громогласную «антифашистскую» музыку. В Ла Фезандри звучала она в те годы каждое воскресенье.

А Шадурн – что? Пусть скажет спасибо, что живым вернулся (вон левого спутника Андре Жида похоронили в Севастополе – опасные связи, опасные маршруты). А что он там написал, Шадурн, кто ж это читал? Оплевала и задавила его писания вожелевско-мюнценберговская могучая пресса (как оплевали в Париже недавно документальную «Черную книгу коммунизма»). А вот «особый», толстенный фезандрийский отчет о поездке в Страну Счастья (и людоедства), напечатанный в вожелевском «журнале моды» «Вю», вышел неслыханным здесь тиражом в полмиллиона экземпляров. Издание это и поныне называют феноменальным (и поныне опасаясь проанализировать «феномен» и проследить следы финансирования)…

Люсьен Вожель соблазнял Андре Жида московскими льготами, в частности передавал ему приглашение в Москву и предложения хитрой киноорганизации «Межрабпом-Русь». И Вожель, и Мюнценберг опирались на разветвленную заграничную сеть культурно-шпионских «антифашистских» и «миротворческих» организаций, подчиненных, как правило, ГПУ, ГРУ и Коминтерну. К плетению этой сети подключены были Анри Барбюс, Киш, Арагон, Эренбург и энергичные женщины – Майя, Эльза, Мура, Эла, Джози… В эту сеть с готовностью попались старенький Ромен Роллан и прочие «интелло» Запада.

Вожель умел завлекать интеллигентов щедростью. Он издавал, например, альбомы репродукций художника Александра Яковлева (кстати, скорей всего в Ла Фезандри, а не в гостях у таинственного врача, как пишет в своих лживых мемуарах Эльза Триоле, она познакомила Маяковского с юной племянницей Александра Яковлева Татьяной, впоследствии вышедшей замуж за вожелевского худреда Либермана – о, ярмарка невест и вербовщиков, лесная усадьба Ла Фезандри!). Против пения вожелевских сирен не устоял друг Яковлева, талантливый художник Василий Шухаев. Наслушавшись пения фезандрийских сирен, Шухаев вернулся в 1935 году в сталинскую Россию, а в 1937-м уже загремел на десять лет в Магадан, на Колыму. К счастью, он выжил и вместе с другими зэками оформлял там спектакли для магаданского театра, а через тридцать лет – когда уже давно рассосался гадючник Фезандри и холодною «войной за мир» занимались другие агенты, – поселившись в Тбилиси, даже смог писать картины по эскизам счастливого марокканского путешествия 1930 года… В трогательных и наивных воспоминаниях жены Шухаева об их былой парижской жизни можно обнаружить перечень чуть не всего фезандрийского круга агентов, разведчиков, «наивных пропагандистов» сталинских свобод и «возвращенцев»: