В нашей маленькой компании в пансионе появилось новое лицо. Вернувшись домой, я увидела его на ободранном пластиковом диване, окруженном людьми. Его трехдневная щетина была вся в глубоко въевшейся грязи, а рубашка в пятнах и порвана в нескольких местах. Грязный рюкзак приютился у его ног, как верный пес. Полдюжины туристов-путешественников окружили незнакомца, в благоговейной тишине слушая его рассказ. Я тихонько присела с ними.
Он приехал из Китая, пересек границу, которую пересечь было совершенно невозможно – к северу от Ханоя, – и совершил путешествие по Тонкинским Альпам, где жил с местными племенами. Он утверждал, что бегло говорит по-вьетнамски и на языке хмонгов, хотя те несколько слов, которые он вымолвил в промежутке между своими байками, были невнятны и не имели смысла.
Он ехал автостопом, как правило, на военных машинах и грузовиках, следуя вдоль границы к югу. Его путь лежал через самые труднопроходимые горы в Юго-Восточной Азии. Ночью водители приглашали его разделить ночлег в дешевых клоповниках и щедро угощали домашним виски и жареной собачатиной.
– А как же полицейские и разрешения? – спросила я.
Он громко и презрительно расхохотался.
– Полицейские ступить боятся в те места, – ответил он. – Они боятся горных племен, считают их дикарями.
Мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди.
На юге ему понравилось меньше. Сейчас он направлялся в Камбоджу по суше и планировал в конце концов попасть в Лаос и там провести полгода в семье хмонгов в какой-нибудь глухой деревне. Ему не хотелось платить пять долларов таксисту за поездку к камбоджийской границе, поэтому он искал кого-нибудь, кто согласился бы подвезти его на мотоцикле бесплатно.
Я подошла к нему, когда все разошлись. Он выслушал, как я расхваливаю свое предполагаемое путешествие по тропе Хошимина.
– Звучит интересно, – ответил он ни к чему не обязывающим тоном. – Я вернусь через три недели, если у тебя есть время ждать.
Он уже нашел себе попутчика – молодого услужливого китайца, который везде носил с собой пухлый блокнот с сотнями вьетнамских визиток, каждый незанятый дюйм которых был испещрен кружевными восточными иероглифами. Китаец сидел по-турецки на полу с тремя туристами, направляющимися в Ханой, и с серьезными видом (не выговаривая букву «р») объяснял, как обращаться с кондукторами автобусов, следующих из Нячанга в Дананг, которые так и норовят обмануть иностранца и запросить особую «туристическую» цену.
– Надо дождаться влемени за тяс до отплявления автобуса. Потом найти местный вьетнамский теловек и поплясить купить билет. За две минуты до отплявления плигайте в автобус. Когда кондуктол сплёсит билет, сказите: плятить тулиститескую цену не буду! Стойте насмелть: билет стоит двенадцать тысять донг, не восемнадцать тысять!
Разница в шестьдесят центов!
– Но, – добавил он, печально покачав головой, – если сядете на эсплесс, они вас высвыльнут. Садитесь только в местный автобус.
Разница во времени – четыре с половиной часа.
Я все думала, выдержу ли еще три недели в Сайгоне, когда ко мне потянулся пухлый молодой человек, сидевший на диване, и подергал мою сумку с видеокамерой.
– Снимаете? – спросил он.
Я кивнула и слегка устыдилась себя. Между стычками с моими проводниками и утомительными велосипедными переездами наснимала я, прямо скажем, немного.
– Посмотрим?
Я достала камеру и протянула ему. Он повертел ее в руках, критически осматривая со всех сторон:
– Вы думаете этим снимать фильм?
– Думаю, – наивно ответила я, – а что?
– Да эта камера – кусок дерьма. Только для домашнего видео и годится. Дайте-ка посмотрю, что у вас за пленка. «Сони». Так я и думал. – Он выронил картридж, как будто тот обжег ему пальцы. – Получите одни запоротые кадры. Лучше бы взяли «Фуджи». Как у меня.
Он дотошно осмотрел мое оборудование, раскритиковав все мои фильтры, сморщив нос при виде моих аккумуляторов и кабелей.
– Я заряжаю камеру от мотоциклетного мотора, – наконец заявил он.
«Хорошая идея», – подумала я.
Он оказался продюсером из Канады, который снимал здесь фильм про древнюю дорогу мандаринов
[4]. Он планировал купить мотоцикл в Таиланде и проделать маршрут через Камбоджу, по шоссе, идущему вдоль вьетнамского побережья, до самого Китая. Но судьба распорядилась иначе: из-за недавнего происшествия с туристами, погибшими в Камбодже, наземная граница была закрыта, и иммиграционные власти отказали ему во въезде. Он был вынужден с убытком продать свой мотоцикл в Таиланде и прилететь в Сайгон на самолете. Теперь у него не хватало денег, и он искал попутчика, согласного отправиться на север вместе с ним на одном мотоцикле.
Настоящий оператор! Я присмотрелась к нему получше. Мы могли бы снимать друг друга. А я нахваталась бы от него полезных советов и улучшила бы свои убогие операторские навыки. Я сквозь пальцы посмотрела на его комплекцию – он напоминал перекормленного сирийского золотистого хомячка – и пригласила с собой на север. На велосипеде.
Моя щедрость его не поразила.
– Это хороший велосипед? – подозрительно спросил он. – А то знаете, бывает такое вьетнамско-русское дерьмо…
Я представила свою древнюю китайскую раздолбайку.
– Велосипед не вьетнамский, – ответила я. – И он почти такой же хороший, как моя камера.
– Кстати, о камерах, – заметил он, – у вас нет поглотителя влаги? Мой рюкзак попал под дождь. Камера еле дышит. Просушить бы ее.
– Моя камера водонепроницаемая, – заметила я. – И в рабочем состоянии.
– Ага, конечно, – бросил он и почесал брюхо.
Я отдыхала в своей комнате размером с чулан: в одном углу унитаз, торчащий из пола, и календари во всю стену с изображением обнаженных вьетнамок с несоразмерными буферами. И тут услышала стук в дверь. «Только бы не Хомяк», – взмолилась я. Мое импульсивное предложение потащить его с собой в горы, где он пыхтел бы и обливался потом, очень скоро перестало казаться таким уж удачным.
За дверью стоял незнакомец, высокий мужчина с выгоревшими волосами, густыми коричневыми усами и голубыми глазами, которые на его загорелом лице выглядели не на своем месте. Его рука лежала на дверной ручке.
– Слышал, у вас есть два мотоцикла на продажу, – произнес он.
Видимо, «велосипед» превратился в «мотоцикл», «один» в «два», а «ищу попутчика» в «продаю» – слухи среди путешественников разлетались с молниеносной скоростью.
Я выложила ему все как есть. И будь что будет, позвала его в попутчики.
Но видимо, было что-то такое в велосипедах, что отвращало таких вот «индиана джонсов» сильнее, чем зоб или гонорея. Он выбил сигарету из смятой пачки «Мальборо», переваривая то, что я ему только что сказала.