Он говорил об одном специфическом танце, в котором танцоры обоих полов брали кнуты и нещадно хлестали друг друга. Священник теребил край веревки, которой была подпоясана его мантия.
– Не вижу противоречия.
Вдохновленные примером удалого падре, мы бросились в самую гущу празднования. Мы взрывали самодельные фейерверки, пили одну кружку пива за другой под пение толпы и шли за статуей, которая, как обычно, двигалась по улицам к центральной площади. Я вспомнила, как были мне рады жители Латакунги, когда я присоединилась к фестивалю Черной мамы. Вот бы и у Чака появилась такая возможность – хоть раз перестать быть туристом, сторонним наблюдателем и стать полноценным участником происходящего! Но он провел в Боливии всего неделю и знал по-испански не больше двух слов. Может, в следующий раз.
С наступлением ночи мы направились в нашу крошечную гостиничку. Я сразу легла спать, сославшись на расстройство желудка: слишком много пива и жареного мяса с уличных лотков. Чак же колебался, а потом достал свою флейту.
– Пойду-ка я еще немного погуляю, – сказал он.
– Неужели будешь играть с уличными музыкантами? – обрадовалась я.
Чак хорошо играл и мог исполнить импровизацию на тему, услышанную лишь однажды.
– Нет, – ответил он, задумчиво теребя инструмент в руках. – Наверное, только послушаю.
Он вернулся лишь поздно ночью. К тому времени моих ушей уже достигли слухи – его видели с уличными музыкантами, в самой гуще оркестра; он увлеченно импровизировал, подыгрывая другим участникам. Он был в чужой стране, и все же они говорили на одном языке. Чак ввалился в мою комнату, захлебываясь от впечатлений; таким счастливым я не видела его со дня приезда. Он рассказывал про вечер, своих новых знакомых, описывал охватившее его чувство сопричастности и смеялся над тем, как легко у него получилось со всеми подружиться. Я сразу разглядела в нем перемену. Он словно расправил плечи и стал намного увереннее. Чак приоткрыл дверь в другой мир, чтобы когда-нибудь, пусть не сегодня и не завтра, войти в нее. Он стал путешественником.
ГЛАВА 22
Кокаин
Путевые заметки: «Раздались два выстрела. „Нас заметили", – сказал лейтенант».
– Завтра, в шесть утра, – повторила я в трубку и попрощалась.
Случайный разговор на полицейском контрольном пункте превратился в возможность, которая после многочисленных писем, факсов и звонков вдруг стала реальностью. Мы с Джоном ехали на восток Боливии, в дебри Амазонки, в сердце громадной индустрии по производству кокаина, чтобы отправиться в патруль со спецподразделением боливийского наркоконтроля.
Кокаин. Он был финальной главой повествования, начавшегося тысячу лет назад, задолго до того, как Колумб ступил на землю Нового Света. Листья коки были найдены в захоронениях почти всех древних индейских культур от Аргентины до Колумбии. Завоевав Анды, инки систематизировали производство коки и стали контролировать ее потребление.
Летописец Сьеза де Леон, приехавший в Новый Свет в 1547 году, через четырнадцать лет после испанского завоевания, писал: «На всей территории Перу существовал и до сих пор существует обычай держать во рту так называемую коку; индейцы жуют ее с утра и до отхода ко сну. Вся трудовая деятельность горных жителей зависит от коки; не будь ее, жизнь в Перу протекала бы совсем иначе».
Возникновение кокаина и его последующий запрет поставили перед правительствами андийских стран неосуществимую задачу – уничтожить производство кокаина, но при этом сохранить древний обычай, лежащий в основе общества и идентичности коренного народа. Чапаре, куда мы сейчас направлялись, был эпицентром войны с «нелегальными» производителями коки.
Конечно, это было опасно. Служащие наркоконтроля прямо сказали нам об этом. С другой стороны, это был лучший и самый безопасный способ увидеть важнейший этап производства кокаина, который потом попадал на улицы. Плантации Чапаре обеспечивали четверть всего кокаина в мире. Этот регион также кишел лабораториями, притаившимися в гуще джунглей. В них листья перерабатывались в почти миллион фунтов белоснежной кокаиновой пасты. По оценке управления по борьбе с наркотиками, две трети боливийского национального продукта приходились на производство кокаина, хотя доказать это было невозможно.
Все это привело к появлению так называемого «Плана чести» – кампании боливийского правительства против наркомании и наркотрафика. Ее целью было уничтожение нелегального производства листьев коки к 2002 году. Правительство объявляло войну кокаиновым производителям и пропагандировало культуры-заменители – цитрусовые деревья, бананы, пальмы (для добычи ценной сердцевины), ананасы. На данный момент план почти не имел успеха.
Из Ла-Паса тропа инков шла в самое сердце Кольясуйу – обширной южной части империи инков. Оказавшись в плодородной зеленой низине Кочабамбы на восточном склоне Анд, мы сели ждать боливийский военный грузовик, который должен был отвезти нас дальше на восток, в непроходимые джунгли.
Через два часа мы подъехали к безымянной военной базе, расположенной в гуще дремучих джунглей. Я села у входа в штаб-квартиру коменданта. Шеренга солдат вытянулась, уставившись в прицелы винтовок; на дулах их М-16 балансировали монеты. Инструктор ходил по рядам. Ружья были нацелены на местный музей. По окончании тренировки мне удалось туда пробраться.
Столы ломились под тяжестью конфискованного товара. При виде такого изобилия мой знакомый лейтенант с «шоссе смерти» радовался бы целый год. Ботинки с фальшивыми подошвами и грязно-белыми липкими подметками. Банки с сардинами и печеньем, термосы, наполненные липовым кофе. Утюги, телевизоры, чемоданы. Казалось, не было такого предмета, в котором нельзя бы было спрятать мучнистый комок кокаиновой пасты. Длинные белые колбаски торчали из покрышек старых велосипедов. К стене была прибита доска, выкрашенная в оливково-зеленый цвет; она скрипела под тяжестью конфискованного оружия. Пистолеты, револьверы, пара винтовок и автоматы.
Солдат подозвал меня к двери. Патруль был готов к отбытию. Двое вооруженных до зубов мужчин стояли у пикапа. Пока мы загружали наши вещи, подъехало несколько патрульных грузовиков; их кузовы ощетинились винтовками, словно разъяренные дикобразы. Взлетел вертолет и исчез за стеной тропической листвы.
Наш патрульный пикап с ревом покинул центральную площадь и свернул на ухабистую тропинку. Через полчаса мы резко остановились непонятно где. Солдаты вылезли, проверили винтовки и указали на длинное бревно, перекинутое через ручей вместо мостика, и пешеходную тропинку, исчезающую в густых зарослях. Спутанные лианы поглотили наших спутников по одному.
Ступив в лес, я тут же оказалась в темноте. Ветки и лианы образовывали тоннели в зловещей массе зеленых щупалец. Жара давила на грудь, высасывала соки, лишала жизненных сил, словно паразит. Мошки накрывали голову жужжащей шапкой. Солдаты шли военным шагом, со скоростью почти четыре мили в час. По моим ребрам улитками сползали струйки пота. Мы замедляли шаг лишь для того, чтобы обойти часто попадавшиеся на пути болота, балансируя на гнилых бревнах и с трудом ступая по мутной воде. Через час утомительного блуждания мы вышли в поле, где полдюжины ощипанных кустиков коки пытались отвоевать территорию у джунглей, расползающихся молниеносными темпами.