На следующее утро они возвратились и привезли с собой боцмана Виттрина и матроса Петерсена с английского китобойного судна «Вильям», потерпевшего тут кораблекрушение осенью 1826 года. От них узнал я, что английский капитан Бичи на шлюпе «Блоссом» опередил нас, описав в июне прошлого года острова эти и приняв их во владение Британского королевства. Мореходы не удивятся признанию, что нам прискорбно было быть опереженными в решении одной из немногих географических задач, сколько-нибудь важных, в наше время еще остававшихся. Повторять опись этого архипелага после столь искусного офицера, как капитан Бичи, было бы бесполезной тратой времени, и потому я решил немногие дни, которые мы могли еще уделить от плавания на север, употребить в пользу иным образом, то есть произведя в этом месте маятниковые и другие наблюдения и доставя натуралистам случай исследовать природу совершенно еще неизвестной в этом отношении земли.
Мы находились прямо против устья весьма хорошей гавани, план которой, оставленный здесь капитаном Бичи для судов, которым сюда случится зайти, Виттрин доставил мне. Руководствуясь им, стали мы туда лавировать и, после бесчисленного множества поворотов, положили якорь в вершине гавани, названной нашим предшественником Портом Лойда. В тот же день съехал я на берег в сопровождении двух боснийских анахоретов для подыскания удобного для моих работ места. Престранно было встречать в лесу на большом расстоянии от моря то обломок мачты, то стеньгу, то часть борта и на каждом шагу бочки – то пустые, то наполненные чистейшим спермацетом, которого «Вильям» имел уже полный груз, когда разбился. Судно это стояло на якоре в дурном месте, под южным берегом гавани. Можно подумать, что оно было под влиянием какой-то враждебной судьбы, ибо еще прежде катастрофы своей лишилось оно капитана, здесь же убитого срубленным деревом. Вскоре после того крепким ветром сдернут был «Вильям» с якорей и выброшен на камни в бухте, названной нами бухтой Кораблекрушения. Весь экипаж спасся на берег.
Немного спустя пришло в Порт Лойда судно «Тимор», одного хозяина с «Вильямом», на котором все отправились в Восточную Индию, кроме Виттрина и Петерсена, согласившихся остаться для спасения чего можно с разбитого корабля до следующего года, когда капитан «Тимора» обещал опять за ними прийти. В этой надежде жили наши пустынники спокойно в домике, построенном из обломков судна, которое случившимся в глубокую осень ураганом раздробило на части и разбросало по всем берегам гавани. На «Блоссоме» они не отправились, частью ожидая прибытия своего судна, частью же потому, что службы на военных судах купеческие матросы несколько боятся. Однако после «Блоссома» никакое судно до нас не приходило, и они усердно просили избавить их из этого заточения, что я, конечно, с удовольствием исполнил.
На следующий день ездили мы любоваться жилищем нового Робинзона. На берегу встретило нас потомство товарищей бедствия наших отшельников, – огромное стадо свиней, не кормленных целые сутки, окружило нас и всюду преследовало. Дом из обшивных кабельных досок, с крылечком, крытый парусиной, с надписью Charles Wittrien’s Premises [усадьба Чарлза Виттрина] был резиденцией хозяев. Стол, две койки, сундук, у которого крышка красного дерева была полой капитанского стола, ружье, Библия, том Британской энциклопедии, несколько китоловных орудий и две картинки составляли убранство этого единственного на Бонинских островах человеческого жилища. К нему примыкал хлев, крытый медью, в стороне кладовая, несколько далее вмазанные в печь два котла, служившие солеварней, у берега две лодки из дюймовых досок, обшитые медью, – везде смесь недостатка с роскошью, везде следы изобретательности, к которой приводит человека нужда.
Протоптанные от дома в разных направлениях дорожки вели к нескольким беседкам и скамеечкам, устроенным в таких местах, откуда можно было лучше обозревать море и где отшельники просиживали по целым дням в ожидании, не покажется ли какое-нибудь судно, вестник их избавления. Скука и то непобедимое чувство тоски, которое овладевает человеком в отлучении от общества себе подобных, были единственными неприятелями, возмущавшими спокойствие их жизни, которая при тех возможностях, какие они нашли в богатой природе этой земли, в благословенном климате и с тем, что им удалось спасти с корабля, могла бы даже быть приятной. Свиньи, размножившиеся от двух огромных животных, спасшихся вместе с ними, не только обеспечивали их пропитанием, но служили им настоящими собеседниками, вопреки общепринятому мнению, будто животное это не способно привязываться к человеку. Петерсен приучил к себе одного поросенка, совершенно как постельную собачку; он с ним спал и даже иногда плясал. Свиньи ходили обыкновенно на воле, но на знакомый им свист сбегались со всех концов острова к дому.
Обсерваторию нашу расположили мы в SO части гавани, в бухте, названной по этой причине бухтой Маятника. Это самое приятное по всей губе место. Между песчаным берегом и горами не весьма широкая равнина, покрытая столетними деревьями, образует прекраснейшую рощу, пересекаемую небольшим ручейком, русло которого открывало мне горизонт к югу до высоты около 20°.
Кроме опытов и наблюдений, имели мы здесь и другую работу. Судно наше с самого начала похода имело небольшую течь, причины которой мы никогда не могли доискаться. За несколько дней до прибытия сюда течь стала усиливаться и достигла, наконец, 4 дюймов в час, так что мы каждую вахту должны были откачивать воду. По тщательнейшему осмотру внутри нашли место течи на левой стороне против бизань-мачты
[230], около 4 футов ниже ватерлинии. Сплошной и весьма плотно заделанный набор не позволял видеть повреждения, но весьма слышно было журчание воды между ним и обшивкой. Для отыскания повреждения нужно было накренить судно на 5 или 6 пазов, для чего и ввели мы его в десятисаженную яму (так назвал капитан Бичи внутреннюю гавань). Причиной течи оказался промах
[231] – ошибка, так часто случающаяся при постройке судов. Замечательно, что медная обшивка, это место покрывавшая, напором воды была вдавлена и, наконец, прорвана; вероятно, она сначала удерживала течь, которая усилилась, когда обшивка прорвалась.
1 мая все наши работы как в обсерватории, так и на судне были кончены, гавань описана подробно тригонометрическими средствами; следующий день прошел в окончательных приготовлениях к морю, а 3 числа мы оставили Порт Лойда, увозя с собой двух единственных обитателей этого места с их имуществом
[232].
* * *
Уже Кемпфер упоминал об известном японцам большом острове, лежащем в 300 милях от их земли, на котором растут деревья, свойственные жарким климатам, и водится множество рыб и раков 4 или 5 футов длиной (черепахи), но жителей нет, почему и назван он Буне-Сима, безлюдный остров. Более обстоятельное известие о земле этой найдено в описании граничащих с Японией земель, изданном в Иедо [ныне Токио] в 1785 году, извлечение из которого помещено знаменитым синологом Ремюза в «Journal des Savants», Juillet 1817, с копией с японской карты этого архипелага.