Печь картошку было лень. Мошков перекусил шпротами, черствым хлебом и ряженкой, сбившейся в скользкие комки. Жуя, он вспоминал Варю. Не ту, которая ударила его со спины. Другую. Варю, которая таяла от нежности, как масло. Которая, зажмурившись, сжимала губы, чтобы не проронить ни звука. Варю, руки которой обвивались вокруг шеи Мошкова, словно он был деревом, по которому она взбиралась все выше и выше… пока не замирала, подрагивая и тяжело дыша.
– Однажды в детстве я услышала, как родители занимаются этим, – пояснила она Мошкову, удивлявшемуся ее сдержанности. – Это произвело неизгладимое впечатление. Все, связанное с сексом, еще долго казалось мне отвратительным. И тогда я дала зарок никогда не повторять ошибку матери. Ребенку совсем не обязательно слышать, как его любимая мама превращается в похотливую кошку.
Мошков подумал, что она правильно решила. У него тоже имелись детские воспоминания, которые в свое время не давали ему покоя. Это было связано с коллекцией шведских журналов, хранившихся в тайнике отцовского стола. Лучше бы он их не находил! Отец после этого утратил свой имидж полубога. Когда он за что-нибудь ругал Мошкова, тому приходилось изо всех сил сдерживаться, чтобы не брякнуть: «Меня учишь, а сам…»
Закончив нехитрую трапезу, Мошков сжег мусор, переоделся во все чистое и забрался на водительское сиденье. Он знал, что все равно не уснет этой ночью. Так не лучше ли поднажать, чтобы наверстать упущенное? Алмазы алмазами, а у него, Мошкова, свой груз, который необходимо доставить по назначению – в срок и по возможности невредимым.
Прикинув, сколько хрустальных изделий разбилось во время этого злополучного путешествия, Мошков вздохнул, включил фары, зажигание и начал выруливать на трассу. Немного побаливала голова, напоминая о поступке Вари. Лживая, коварная авантюристка, для которой нет ничего святого! Отныне Мошков больше не вспомнит о ней. Варя Добрынина для него умерла. И вообще, хватит засматриваться на женщин и заводить с ними шуры-муры. Они до добра не доведут.
Выехав на пустынную ночную дорогу и направив «вольво» в сторону границы, Мошков пожалел, что находится не дома. Когда ему было плохо, как сейчас, он любил улечься на диване перед телевизором и найти какой-нибудь старый незамысловатый фильм. Там действовали правильные, великодушные, добрые люди, которые всегда одерживали верх над проходимцами и негодяями. Наблюдая за ними, Мошков обещал себе, что с завтрашнего дня станет жить так же – спокойно, уверенно, без затей и метаний из стороны в сторону. Думать об этом было приятно, укутавшись пледом и попивая чай из любимой большой чашки. Тоска отпускала, и прежняя жизнь продолжалась – несуразная, бестолковая, полная ошибок и просчетов. Но где-то глубоко внутри теплилась уверенность, что это не всерьез, понарошку: «Поживу еще немножечко неправильно, а в одно прекрасное утро резко возьмусь за ум и все исправлю».
Глупо? Наивно? Смешно? Еще как! Но без веры в это было бы совсем невыносимо.
Не отрывая глаз от встречных фар, Мошков нащупал пакетик с сухариками и принялся грызть их, запивая водой. Включил радио, нашел любимую станцию, начал слушать хорошие песни. Он ничего не заподозрил, когда его притормозили на дорожном посту и долго мурыжили, заставляя предъявлять то накладные, то командировочное удостоверение, то доверенность, то права. Это издевательство продлилось около двух часов, а потом Мошкова заставили ждать начальство. Когда же наконец его отпустили, было далеко за полночь.
Примерно в три часа ночи за фургоном Мошкова пристроился черный джип с тонированными стеклами. Некоторое время он шел следом, а потом обогнал «вольво», подрезал и вынудил остановиться.
Первым желанием Мошкова было протаранить автомобиль и ехать дальше, но это было чревато неприятными последствиями, и он решил, что если его попытаются прессовать местные бандиты, то достаточно будет показать им пистолет, чтобы уладить недоразумение.
Это было одно из тех ошибочных и роковых решений, которые мы принимаем в критические моменты.
В джипе ехал Лозовой с двумя своими подручными. Местонахождение фуры удалось выяснить за небольшую сумму, уплаченную начальнику автоинспекции. Джип Лозовому одолжил здешний царек, с которым они иногда пересекались и решали вопросы.
Колобок и Хан не испугались пистолета Мошкова. У них свои имелись, пристрелянные. И парочка противопехотных гранат, которые они пообещали забросить в кабину «вольво».
– Короче, спускайся, – распорядились они, объяснив Мошкову расклад.
– Денег нет, – ответил он, не торопясь принять предложение. – И товар в фуре для вас не интересный. Стекло. Частично битое.
Тут на сцене появился Лозовой в хорошем костюме и дорогих штиблетах.
– Денег не возьмем, товар тоже не тронем, – пообещал он. – Просто поговорить надо. Ответишь на несколько вопросов – и поезжай дальше.
– Юрий Эдуардович? – спросил Мошков сверху.
– Догадливый. Спускайся, Володя. Если машину попортим, ты за нее до конца дней не расплатишься.
– Только вы отойдите. Будем на расстоянии общаться.
– Без проблем, – согласился Лозовой.
И обманул, естественно. Проблемы возникли, когда Колобок отступил за «вольво», пролез под днищем и возник за спиной Мошкова, приставив ствол к его затылку.
– Все, хорош преть, – сказал он.
В его интерпретации это означало: «Прения закончены». Он скрутил Мошкову запястья скотчем, посадил в джип и повез за лесок, протянувшийся вдоль дороги. Устроившийся на заднем сиденье Лозовой примирительно сказал:
– Ты не обижайся, Володя. Поговорим и разбежимся. Если, конечно, придем к консенсусу. – Он хмыкнул. – Ты как, кстати, консенсус себе представляешь? Лично мне почему-то кое-что неприличное видится.
Мошков никак не отреагировал на шутку, наблюдая за осиротевшей фурой, двигавшейся следом. Фары, отражаясь в зеркале, переливались расплавленным золотом. Сквозь черную листву сверкали звезды, и деревья казались украшенными праздничными гирляндами. Мошков смотрел на них и думал, что очень скоро умрет. Жить осталось минут десять, от силы – час. Причем это время не удастся провести с толком, вспоминая прошлые ошибки и прощаясь с миром. Его наверняка подвергнут жестоким пыткам. Скажет правду – прикончат сразу. Станет упираться – будут мучить. Вот и все варианты. Других у судьбы не осталось…
Доставив Мошкова в укромное место, похитители взялись за него не сразу. Лозовой отправил охранников обыскивать фургон, а сам пока расположился на траве и с удовольствием закурил. До Мошкова долетал запах хорошего табака. Он спросил себя, способен ли справиться с Лозовым со связанными руками, и отказался от этой затеи. Не из страха. Просто не хотелось выглядеть жалко и глупо, когда его, избитого и харкающего кровью, оттащат от врага.
– Прохладно, – заметил Лозовой. – Трава сырая. Осень незаметно подкралась.
– Напиши об этом в своем блоге, – посоветовал Мошков угрюмо.
– А что, идея, ха-ха! Хотя, признаться, я не люблю описания природы. Всегда пропускал их, когда читал в детстве.