Королевский генерал - читать онлайн книгу. Автор: Дафна дю Морье cтр.№ 28

– Да.

– Я знал это всегда. Но это не имеет никакого значения.

– Имеет после стольких лет.

Голос у Питера был юный, звонкий и веселый. Я представила, как Элис смотрит на него поверх своей лютни.

– Я всегда буду любить тебя, – сказал Ричард. – И ты меня тоже. Теперь, когда я тебя нашел, мы не должны терять друг друга. Могу ли я приезжать к тебе и как часто?

– Столько, сколько пожелаешь, – ответила я.

Внизу захлопали: офицеры и остальная компания требовали еще музыку. Элис заиграла на лютне веселый мотивчик – застольную песню, весьма почитаемую нашими мужчинами, – и все подхватили припев, который эхом отозвался во дворе.

– Тебя мучают такие же сильные боли, как и поначалу? – поинтересовался он.

– Иногда. В сырую погоду. Мэтти называет меня барометром.

– И ничего нельзя сделать?

– Она натирает мне ноги и спину смесью, которую дали ей доктора. Но это мне мало помогает. Кости были раздроблены и не могут срастись.

– Не покажешь ли мне, Онор?

– Это не очень красиво, Ричард.

– Я и не такое видел на полях сражения.

Я отбросила одеяло и разрешила ему посмотреть на мои деформированные ноги, которые он знал целыми и стройными. Он единственный, кто их видел, исключая Мэтти и докторов. Я прикрыла рукой глаза. Я не хотела видеть выражение его лица.

– Это лишнее, – сказал он. – Каковы бы ни были твои страдания, отныне ты разделишь их со мной.

Он наклонился, поцеловал мои безобразные ноги и, после небольшой паузы, снова накрыл меня одеялом.

– Обещай, что никогда больше меня не прогонишь, – попросил он.

– Обещаю, – кивнула я.

– Что ж, прощай, милая. И спи спокойно сегодня ночью.

На миг он оказался в луче света, падавшего из окон напротив, затем развернулся на каблуках и вышел. Внизу, во дворе, все пришло в движение: садились на лошадей. Послышались слова прощания и смех. Громче других звучал голос Ричарда: он говорил Джону Рашли, что вернется. Краткий, отрывистый приказ – и вот отряд уже прошел под низкой аркой, прямо под моими окнами, и я услышала, как глухое цоканье копыт эхом отозвалось в парке.

То, что Ричард Гренвил за несколько часов вдруг снова стал частью моей жизни, явилось для меня таким шоком, что на день или два я совершенно потеряла душевный покой. Когда первое волнение улеглось и возбуждение от встречи исчезло, я почувствовала полный упадок сил. Все это пришло слишком поздно и не могло принести ничего хорошего. Память о том, что было, тоска о прошлом, смятение чувств пробудили нашу страсть на какое-то время; однако с рассветом вернулся и разум. Мы не могли надеяться на совместную жизнь, разве что на сомнительное удовольствие коротких встреч, которые в любой момент могли прекратиться из-за превратностей войны. И что тогда? Для меня – вечное лежание на спине, ожидание случайной встречи, весточки, приветственного слова; для него же, по прошествии некоторого времени, – раздражение оттого, что я где-то существую в его жизни, что он не посещал меня уже три месяца и должен прилагать усилия, чтобы увидеться, что я жду от него весточки, которую ему сложно послать, – короче говоря, дружба столь же утомительная для него, сколь тягостная для меня.

Если его физического присутствия, его обращения, его нежности – хоть и минутной – оказалось достаточно, чтобы вновь пробудить во мне былую любовь и сердечную тоску, то холодный критический анализ подсказывал мне, что Ричард изменился, и изменился к худшему.

Недостатки, которые я в нем видела в юности, выросли в десять раз. Его тщеславие, его наглость, его презрение к любому мнению, кроме своего, – все это буквально бросалось в глаза. Его познания в военном деле были велики, я охотно в это верила, но я сомневалась, что он может работать в ладу с другими командирами, а из-за своей вспыльчивости мог рассориться со всеми своими соратниками-роялистами и в довершение всего – оскорбить самого короля.

Бездушное обращение с пленными – их отправляли в Лидфордский замок и вешали без суда и следствия, – жестокость, которая всегда была присуща его натуре; а то презрение, с каким он относился к сыну, еще более подтверждало это. Я была уверена: такая резкая перемена в моем отношении к нему свидетельствовала о том, что раньше я намеренно отказывалась видеть в Ричарде подлое и даже сейчас пыталась найти ему оправдание. Страдания ожесточили его сердце, я вполне это допускала. Возможно, тут была и моя вина, и я заслуживала порицания.

Тем не менее жестокость засела в нем так глубоко, что было уже слишком поздно принимать какие-то меры. В свои сорок четыре года Ричард Гренвил был тем, кем его сделали судьба, обстоятельства и его собственная воля.

Так беспощадно я судила о нем в первые дни после нашей встречи и чуть было уже не написала ему, чтобы положить конец всем дальнейшим свиданиям. Затем я вспомнила, как он опустился на колени рядом с моей кроватью, и как я показывала ему свое уродство, и как он, проявив более чем отцовскую нежность и более чем братское понимание, поцеловал меня и пожелал мне доброй ночи.

Если он был таким ласковым, таким чутким со мной, женщиной, как он мог быть таким высокомерным, таким жестоким, таким надменным с другими, даже со своим собственным сыном?

Я колебалась между двумя линиями поведения. Должна ли я никогда с ним больше не встречаться, предоставить ему самому строить свою жизнь, как он это делал до сих пор, или же, напротив, не думать о грядущих страданиях, смириться с непрекращающейся пыткой его реального присутствия, безоговорочно отдать ему тот небольшой багаж мудрости, который я успела обрести, всю любовь, все понимание, способное дать хоть немного спокойствия его душе?

Эта вторая линия казалась мне предпочтительнее первой: ведь если бы я сейчас от него отказалась, как сделала это уже однажды, то это было бы из-за трусости, из-за боязни испытать разочарование, еще более жестокое, если такое вообще возможно, чем то, которое я уже испытала пятнадцать лет назад.

Как все-таки быстро рушатся эти стройные и взвешенные в тишине спальни аргументы, когда тот, на кого они направлены, находится не где-то далеко, а перед вами! Так было и с Ричардом. Когда на обратном пути из Грэмпаунда в Плимут он заехал в Менебилли и, поднявшись по дороге на насыпи, застал меня в моем кресле, любовавшуюся Гриббенским мысом, он с прежним жаром поцеловал мне руку и тотчас пустился в длинные разглагольствования о полной никчемности всех корнуолльцев, кроме тех, кто находится под его командованием. Именно тогда я и поняла, что мы соединены навеки, что я никогда не смогу оттолкнуть его от себя. Его недостатки были моими недостатками, его наглость – моим бременем; стоявший передо мной Ричард Гренвил был тем, чем его сделала трагедия моей жизни.

– Я не могу оставаться долго, – сказал он мне. – Я узнал из Солташа, что эти проклятые мятежники совершили вылазку в мое отсутствие, высадились на берег в Косэнде и захватили форт Инсуорт. Часовые, естественно, спали, и, если их не перестрелял противник, я сделаю это собственноручно. Я очищу свою армию, прежде чем меня прикончат.