— Моменты чего? О, нет! Только не надо про пчел и цветы! — ужаснулась Мара. — Нам в детском доме объясняли.
— Я не об этом. Не совсем. Организм женщины-перевертыша устроен несколько иначе, чем организм обычной женщины. Ты никогда не задумывалась, почему мы все рождаемся только в дни солнцестояния?
— Специально подгадываете?
— Если бы нам приходилось каждый раз сидеть с календарем, солнцерожденные исчезли бы с лица Земли. Нет. Просто способность к зачатию у перевертышей появляется только дважды в год. На весеннее и осеннее равноденствие начинается новый цикл, когда…
— Все-все. Я поняла. Только дважды в год? — Мара усмехнулась. — Быть перевертышем даже круче, чем я думала.
— Ошибаешься. Ты еще не можешь об этом судить, потому что у перевертышей взросление начинается после первой трансформации. Этой осенью тебе придется поменять свое мнение. Все симптомы у нас проявляются гораздо сильнее. В том числе эмоциональные. По-моему, это дискриминация, — рот Вукович превратился в тонкую ниточку. — Но Ларе обычно дает несколько дополнительных выходных и вместе с мальчиками уезжает на экскурсию в Стокгольм.
— Я готова к дискриминации, если мне за это дадут выходные, — бодро ответила Мара.
Спустя пару месяцев, скрючившись в позе эмбриона на постели и слушая, как в общей комнате орут друг на друга Ида и Шейла, она вспоминала эти слова. Дискриминация… Да на кол стоило посадить этих жалких трусов, которые посмели слинять с острова. Тот же Нанду мог бы ей сейчас принести кружку какао и булочку с корицей… Нет, лучше шоколадку… Или чего-нибудь такого… Солоноватосладкого, но только чтобы с кислинкой… И попить. Нет, не какао, лучше холодненького… А бывает ананасовый лимонад? Вот его бы неплохо… Да хоть чего-то! Был бы он рядом, она смогла бы определиться, чего ей надо. Наверное. Сначала поколотила бы его, а потом сразу определилась. А вместо этого Нанду с Джо прохлаждались на экскурсии по Скансену и слали, сволочи, красивые фотографии местных пейзажей. В то время как она и другие девочки должны были страдать ради сохранения популяции солнцерожденных.
И как назло в середине сентября на Линдхольм пришел циклон с дождями и колючим горизонтальным ветром. До столовой приходилось шлепать по лужам, а у Мары не было резиновых сапог и приличной теплой куртки. Сама она про обновки даже не задумывалась, пока не похолодало. Вукович в круговерти будничных дел тоже запамятовала, а там уж наступило проклятое равноденствие, и Густав, который мог бы свозить Мару в магазин, вместе с остальными мужиками застрял в Стокгольме. Вукович, конечно, сняла мерки со своей подопечной и попросила Эдлунда сделать покупки, но в благоприятном исходе дела сомневалась.
Мара непременно ввязалась бы в драку от скуки и неизвестности: уроков не задали, в интернете так и не нашелся ни один похожий на изображение Намлан, а Сара Уортингтон поставила кружку молока прямо на планшет Мары, заявив, что не отличила его от подставки.
Ситуацию спасла Вукович: она забрала пульт, из-за которого скандалили в гостиной девчонки, разогнала всех по спальням, а Мару пригласила к себе.
— Я выяснила, кто на фото, — сдержанно сообщила она. — Это Намлан Томбоин. Но мне не удалось с ним связаться. Дело в том, что он не учился в Линдхольме. Видимо, просто приезжал сюда в гости с твоей мамой.
— Но где еще она могла найти перевертыша, если не здесь?
— Не знаю. Эдлунд сказал, что твоя мама изучала фольклор и культуры перевертышей коренных народов России и могла встретить его во время одной из экспедиций. Мисс Кавамура искала письмо твоей матери — тщетно. Зато обнаружила черновики Лены: там как раз есть что-то про бурятов.
— И что вы думаете? — Мара с надеждой посмотрела на свою опекуншу.
— Я не знаю, что думать, — честно ответила та. — Но у меня есть для тебя еще одна новость. Эта девушка со светлыми волосами — Улла Дальберг из Стокгольма. И вот она как раз училась здесь. Я проверила — они с твоей мамой были одногодками. Возможно даже подругами. Сейчас Улла работает в Гринпис. Ее мама сказала, что у них какой-то проект «Защитим Артктику»… В общем, в Швецию она вернется только на зимнее солнцестояние. У них будут короткие рождественские каникулы. И я собираюсь с ней встретиться.
— А как же…
— Если у тебя будут нормальные оценки, возьму с собой.
— Правда?! — Мара вскочила и порывисто обняла Вукович.
Та опешила. Потом неловко похлопала девочку по спине.
— Ладно-ладно, — сказала хорватка. — Не радуйся раньше времени. Надо подождать, что скажет профессор Эдлунд.
Он вернулся на остров вместе со всей мужской делегацией через несколько дней, когда эмоциональные женские бури стихли. Джо и Нанду выглядели посвежевшими, притащили с собой дурацкие сувениры и кучу местных сладостей: леденцов и лакричных конфет. Профессор все же купил Маре одежду, весьма довольный своим выбором. А выбрал он ярко-розовую куртку, вырви глаз. Со странными геометрическими вкраплениями. В такой следовало бы кататься на сноуборде, чтобы не затеряться в снегах, когда спасатели на вертолетах будут искать. К куртке профессор заботливо подобрал сапоги в тон и фиолетовую толстовку в горох.
— С воротником, как ты носишь, — сообщил он с видом пятилетнего ребенка, который нарисовал мамин портрет на обоях: гордо и совершенно не подозревая, что сотворил.
Мара через силу улыбнулась своему благодетелю, выказала признательность, а потом подождала, когда он зайдет за угол, и стянула обновку, сложив ее изнанкой наружу. И сама себе удивилась: ведь не так давно она и не мечтала о том, чтобы ей покупали новую фирменную одежду. Досталась без дырок и пятен — и на том спасибо. А теперь вот выпендривается, как какая-нибудь Сара или Рашми.
Нет, она ведь не зазнайка. Просто кругом иностранцы, живет она среди зимних. Докопаются, начнут дразнить… Не оберешься. Раньше хоть серые толстовки были, никто внимания не обращал. А с этой куда?..
Неделю Мара мерзла, но ходила по улице в двух толстовках. Пока, наконец, не рухнула с температурой под сорок. Разумеется, ее тут же определили к мадам Венсан.
— Я нашла в твоем шкафу новую куртку, — сказала Вукович, навестив Мару и трогая прохладной рукой ее влажный лоб.
— Бде очедь дравится, — выдавила та.
— Я так и поняла, — покачала головой хорватка. — Ты поэтому не срезала с нее этикетки?
Мара отвела взгляд.
— Не переживай, я тебя понимаю, — Вукович расправила одеяло. — Профессор Эдлунд не видит разницы между трехлетней девочкой и подростком. Я разберусь.
— Спасибо.
Мара смотрела на эту уставшую женщину в неизменно отглаженной блузке и недоумевала: как можно было подозревать ее в чем-то? Ей бы сейчас лечь, вытянуть ноги, отдохнуть после долгого дня. А она сидит тут с бестолковой девчонкой, сочувственно гладит ее по лбу, не позволяя себе расслабиться и выпустить пар.
— Спасибо, — снова прошептала Мара и отвернулась, не желая казаться нытиком. Ей стоило бы взять у Джо пару уроков непробиваемости.