Бонс всю дорогу посматривал на карман Эдварда с надеждой на то, что там притаилась бутылка. Я велел ему сделать глоток, как только мы отдали якорь рядом с яблоневым садом. Мне было нужно, чтобы Бонс вел себя тихо. Он выпил, утер губы и сказал, что вино дона Хорхе слишком долго томилось в погребах и он намерен даровать ему свободу. «И золоту тоже», — добавил он чуть погодя.
Шли мы, пока не рассвело, и по пути услышали колокольный звон. Гул стоял невообразимый. Нашему брату привычно морское безмолвие. Будь неладны все сухопутные крысы с их колоколами! Чую, в аду, куда мы все попадем, дьявол будет нас день и ночь донимать колокольным звоном. Я бы не удивился, если бы тогда — в Испании — Старый Ник и Черный Джон по очереди дергали колокола за языки.
Эдвард сказал, что ему куда более по душе солнечные часы на балюстраде Лондонского моста, которые никогда не звонят, но время показывают точно. Их, по его словам, установили еще во времена римлян. Потом он заметил, что большую часть цифр еще можно прочесть, хотя они и стерлись с годами, отчего циферблат стал похож на обычное колесо.
Эдвард меня проверял — хотел посмотреть, не заикнусь ли я о первом шифровальном круге. Должно быть, к тому времени мой приятель успел заметить скрытый рисунок на страницах Библии или с самого начала знал, что он там. Верил ли Эдвард, что часы на Лондонском мосту были вторым кругом?
А если так, то как он успел в тот день обежать весь Лондон, повернуть голову Кромвеля, примчаться на мост, поразвлечься с дамами и устроить нам кареты до Честона? Либо у моего штурмана был сообщник, либо Эдвард в чем-то меня обманул. А может, и то и другое. Я решил в скором времени это выяснить.
По пути мы развлекались любимой забавой пиратов: считали, сколько потопили судов и скольких людей перебили, пока наконец не добрались до двух старых скрюченных дубов. Я вспомнил, как дон Хорхе наказывал мне свернуть на тропинку между ними, которая вела к дому брата. Спустя некоторое время нам открылась обширная просека — точь-в-точь как говорил испанец на тонущем корабле. Мы прошли ее и свернули в подветренную сторону.
Посреди виноградников стоял дом с винным погребом. Бонс, судя по его увлажнившимся глазам, решил, что попал в рай.
Мы заглянули в окно и, никого не заметив, вошли внутрь.
Дом был роскошный — оловянные канделябры, хрустальные люстры, гобелены, резная мебель и тому подобное. Соломон снял книгу с дубовых полок, сдул пыль с обложки и прочел имя автора: Вергилий. Он передал томик Эдварду, который швырнул книгу через всю комнату. Я спросил Соломона, нет ли там книг о солнечных часах, и Эдвард хотел было что-то сказать, но вместо этого проткнул шпагой Вергилия — Соломонова протеже.
Вдруг где-то рядом раздался треск. Мы побежали узнать, что случилось, и обнаружили Бонса лежащим на спине. Оказалось, он так резво скакал на кровати с бутылкой бренди в обнимку, что проломил кроватную раму. Через минуту послышался еще один звук: в дом кто-то вошел.
Мы вытащили кинжалы и встали вдоль стен. Я обошел угол и очутился нос к носу с покойником.
Им был не кто иной, как дон Хорхе, который утонул в тот день, когда «Сан-Кристобаль» треснул надвое.
Бонс изловил призрака, а Эдвард связал ему руки шнурком с кистями, что свисал с гардин. Пока я кричал ему «изыди», призрак твердил, что он живой.
— Говори что хочешь. Я видел, как ты тонул, и не тебе со мной спорить. Ты — труп, — сказал я, — но все-таки хорошо, что в воде ты не размок, а то бродил бы лужей грязи. Впрочем, что проку беседовать с мертвецами.
Призрак со мной не согласился.
— Я жив, Сильвер. Ведь так тебя зовут? Сильвер. Я помню.
Он продолжал настаивать, что не умер, и я слегка порезал его, чтобы уладить вопрос. Потекла алая кровь. Эдвард по моей команде развязал его. Едва ли веревки могли удержать того, кто так часто возвращался с того света.
Дон Хорхе потер затекшие руки и сказал, что его спасли вскоре после гибели «Сан-Кристобаля».
— Испанский корабль, — добавил он с гордостью.
Я спросил о брате невесты — том, который заковал его в цепи, и дон Хорхе ответил, что брат скоропостижно скончался.
— Мое лицо — последнее, что он видел в жизни.
— Не иначе от страха помер, — заметил Бонс, приложившись к бутылке.
Дон Хорхе ссутулился и добавил, что его возлюбленная тоже скончалась — после того как он застал ее в постели с пастухом.
— Должно быть, это мор, — снова ввернул Бонс.
Я подумал: «Как жаль, что мой испанец прибрал все золото к рукам и лишился родни, с которой мог бы поделиться богатством!» Потом я сказал то же самое дону Хорхе. Он стал умолять нас, чтобы мы оставили себе половину золота. Я сказал, что по справедливости нам нужно будет оставить ему половину жизни. Бонс занес саблю, чтобы разрубить его надвое, но тут вмешался дон Хорхе — сказал, что тогда он умрет сразу. Я с ним согласился и предложил отдать золото целиком по той причине, что у покойника мы заберем все и сразу.
Соломон посоветовал испанцу пойти на сделку. Честное слово, в тот день он меня радовал.
Бонс отправил в глотку остаток бренди. Я велел ему держаться позади и смотреть в оба, а когда присовокупил, что скоро мы будем купаться в золоте и спиртном, он пригладил волосы и стал смирен не только внутренне, но и внешне.
Дон Хорхе проводил нас — меня, Эдварда и Соломона — за дом, к винному погребу. За дверью горела единственная свеча, и при ее тусклом сиянии мы спустились в подвал по деревянной лестнице. Дои Хорхе зажег канделябры. В полутьме я разглядел составленные друг на друга винные бочонки.
— Пятый снизу бочонок в пятом ряду, — напомнил я испанцу. — Хотелось бы его опробовать.
Чтобы спустить бочонок вниз, нам всем пришлось изрядно потрудиться. Когда наконец он оказался на земле, я велел Эдварду снять пробу. Эдвард рассек бочонок саблей, и из трещины хлынули золотые монеты. Мой друг на радостях пустился в пляс, и пока мы с Соломоном за ним наблюдали, испанец мало-помалу пятился назад. Ступал он очень тихо, крадучись и — не успел я оглянуться — уже стоял на верхней ступеньке и махал мне на прощание: точно так, как я провожал его вместе с утонувшим кораблем. Через миг хлопнула дверь, запирая нас троих внутри. Мы угодили в ловушку.
Вот бы порадовался Черный Джон, увидев нас взаперти в этом погребе. Что ж, на то он и призрак. У них нет других забав, кроме как глумиться над живыми.
Мы пытались выломать дверь плечом, разбили о нее все скамьи, дубасили по ней всем, чем было можно, пока не потух канделябр. После этого нам осталось только молча сесть на пол. Воцарилась тишина, если не считать стука кулаков Эдварда о стену погреба да бормотания Соломона. Спустя некоторое время раздался новый звук: дверь скрипнула и отворилась.
Меня ослепил свет. Когда привыкли глаза, я увидел крестьян. Один из них, рыжебородый, целился мне в сердце из пистолета.