Я поспешно убрала их в свой поясной кошелек и наклонилась вперед, напряженно вглядываясь в темноту между деревьями по левую сторону аллеи. Мерзкие твари по-прежнему осаждали клетку и с хриплым клекотом дрались между собой за право вонзить клюв в кровоточащую плоть ее узника. Их зловещие черные силуэты на фоне тропической ночи казались порождением мрака из бездонных глубин преисподней. Я приказала Томасу остановить лошадей и взвела курок пистолета. Мой первоначальный замысел заключался в том, чтобы выстрелом в воздух разогнать стервятников, однако, поразмыслив, я поняла, что ничего этим не добьюсь. Не пройдет и нескольких минут, как они снова вернутся к своему кровавому пиршеству. И я изменила решение. Тщательно прицелившись и молясь о том, чтобы пуля не угодила в железные прутья, я нажала на спуск. Вспугнутые громом и вспышкой гарпии
[29] в панике заметались над раскачивающейся клеткой, беспорядочно хлопая своими мощными крыльями. Лошади заржали и понесли, а Томас, смертельно напуганный моим безрассудным поступком, еще и добавил им кнута, так что я до сих пор остаюсь в неведении, попала я в цель или промахнулась. Хочется надеяться, что все же попала и тем избавила страдальца от дальнейших мук.
Я не боялась темноты, но пистолет на всякий случай перезарядила. На Ямайке опасно путешествовать по ночам, хотя то же самое можно сказать и об Англии, где даже в наш просвещенный век существует немалый риск повстречать на своем пути шайку разбойников. Но предосторожности оказались излишними, и мы благополучно добрались до плантации. Я попросила Томаса высадить меня у конюшни и дальше пошла пешком. К моему удивлению, в доме не светилось ни одно окно, и на крыльце тоже никого не было. Поскольку мы с братом не собирались оставаться на ночь у соседей, что было обговорено заранее, я рассчитывала увидеть на крыльце Филлис и Минерву, ожидающих нашего приезда. Отсутствие обеих служанок показалось мне в тот момент довольно странным, но почему-то не насторожило, хотя ни та, ни другая прежде ни разу не допускали столь вопиющего пренебрежения своими обязанностями. Я зажгла свечу и отправилась на поиски.
Филлис я обнаружила на кухне. Она сидела за столом, прямая и неподвижная, как статуя скорбящей богородицы. Заметив меня со свечой в руке, Филлис торопливо вскочила и бросилась ко мне, но тут же в ужасе отшатнулась, закатив глаза, как будто увидела привидение. Я машинально ощупала лоб, щеки, подбородок… Господи, ожерелье Бартоломе! Совсем забыла, что оно все еще на мне.
— Что… что такое у вас на шее, мисс? — пролепетала служанка, запинаясь и дрожа от страха.
— Подарок бразильца, — пожала я плечами. — А ты что подумала?
— Что у вас перерезано горло. — Филлис понизила голос до шепота. — Мне на миг показалось, что я вижу смерть у вас за плечами, а вы — это не вы, а ваш призрак.
Все еще вздрагивая, она снова подалась мне навстречу, но не смогла сделать ни шагу и тяжело опустилась обратно на стул. Я привыкла считать Филлис сильной, уверенной в себе женщиной, неутомимой и неукротимой, и подобное проявление слабости с ее стороны не могло меня не встревожить. Поставив подсвечник на стол, я подошла к ней вплотную. Левой рукой она крепко прижимала к груди ворот своего балахона, разорванного и свисающего клочьями на спине и в нескольких местах запятнанного кровью. Филлис попыталась уклониться, стыдясь, вероятно, предстать передо мной в столь неприглядном виде, но я твердо настояла на своем и осмотрела ее с ног до головы.
— Кто это сделал? — Вопрос риторический, но я должна была услышать ответ из ее уст.
— Дьюк отхлестал меня своей плеткой.
— За что?
— Ни за что. Просто так. Потому что ему нравится бить и мучить других. — Она обреченно вздохнула и провела пальцами по покрасневшим глазам. Только вы не лезьте в это дело, прошу вас, мисс Нэнси. Вас оно не касается.
Вот уж дудки! Это мне решать, что меня касается, а что нет! Гнев нарастал стремительно, подкармливаемый воспоминаниями обо всех несправедливостях, с которыми мне довелось столкнуться за сравнительно короткий срок пребывания в этой благословенной и трижды проклятой стране. Я заставила Филлис отпустить ворот и обнажить спину. Вспухшие свежие рубцы кровавыми полосами накладывались на старые шрамы, образующие причудливый геометрический узор на плечах, лопатках и бедрах. На спине у нее в буквальном смысле не осталось живого места, а кожа больше походила на черепаший панцирь. Багровая волна ярости затмила мне глаза и помутила рассудок.
— Где этот мерзавец? — процедила я сквозь зубы.
— У себя дома. — Она подняла голову и посмотрела на меня. Филлис всю жизнь гордилась тем, что стойко сносила любые невзгоды и никогда не плакала, но сейчас у нее из глаз градом катились слезы. -Он увел Минерву. Я пыталась его остановить…
— Так вот почему он тебя избил!
— Да. Вы ничего не сможете сделать, мисс Нэнси. Лучше не вмешивайтесь. Вы скоро замуж выходите, зачем вам лишние неприятности?..
Голос Филлис предательски дрогнул, и она поспешно отвернулась, спрятав лицо в ладонях и содрогаясь всем телом в беззвучных рыданиях.
Я оставила ее предаваться своему горю и незаметно покинула дом, даже ни разу не скрипнув массивной входной дверью. За поясом у меня торчал заряженный пистолет, на губах играла вызывающая улыбка. Вы ничего не сможете сделать. Сколько раз и из скольких уст слышала я эту безнадежно унылую фразу?! Вот сейчас и посмотрим, так ли уж я бессильна!
Женщина Дьюка, худая, изможденная мулатка, сидела на корточках у очага, помешивая деревянной ложкой какое-то варево в чугунном котелке. Заслышав шаги за спиной, она повернула ко мне изборожденное морщинами лицо. Выглядела она старухой, но по годам могла быть совсем еще молодой. Женщины в неволе старятся скоро, а сломленные и утратившие волю к жизни еще быстрее. Бросив взгляд на пистолет у меня в руке, она вскочила на ноги и метнулась к двери.
Туманящее разум бешенство уступило место хладнокровной расчетливости, целиком направленной на осуществление моего замысла. Я тихонько прокралась вверх по лестнице, ступая мягко и бесшумно, как вышедшая на охоту кошка. Таилась я, как оказалось, напрасно: Дьюк был так сильно занят, что не услышал бы даже марширующий под окном пехотный полк, не говоря уже обо мне. На лестничную площадку падал свет, выбивающийся сквозь широкие щели в рассохшейся деревянной двери. Я приникла к одной из них и заглянула внутрь.
Он стоял на коленях на кровати спиной ко мне, навалившись волосатым торсом на извивающуюся под ним Минерву, и без труда, с утробным гоготом, предупреждая все ее попытки высвободиться из его медвежьих объятий. Длинные полусогнутые ноги полуобнаженной, в разодранном балахоне, девушки, раздвинутые под тяжестью тела насильника, упирались в матрас, голова билась об изголовье, из перекошенного ненавистью и отчаянием рта вырывалось шумное дыхание. Я толкнула дверь и вошла в комнату.