Тропинка была так узка, что два человека вряд ли могли бы идти рядом, и так крута, что противник с большим трудом карабкался наверх, поминутно спотыкаясь. Солдаты, казалось, шли очень неохотно и неоднократно поворачивали назад; но Эмиас мог слышать снизу повелительный голос, и скоро впереди с мечом в руках появилась фигура, при виде которой и Эмиас и Карри вскочили.
— Это он!
— Конечно, я узнаю эти ноги среди тысяч, хотя они в доспехах.
— Сегодня моя очередь иметь с ним дело, помни, Карри! Тише, тише, ребята!
Испанцы, казалось, чувствовали, что идут прямо в пасть врагу. Дону Гузману (так как нельзя было сомневаться в том, что это был он) стоило больших усилий заставить их двигаться.
— Молодцы слышали, как ласково мы обошлись с защитниками Ла-Гвайры, — прошептал Карри, — и не имеют ни малейшего желания разыгрывать роль мучеников.
Наконец испанцы одолели крутой склон и остановились приблизительно в сорока шагах от укрепления, смущенные полнейшей тишиной и подозревая ловушку. Эмиас вышел вперед с белым флагом в руках, но его сердце так страшно билось, что он с трудом подбирал слова:
— Дон Гузман, мы с вами враги. Мы, но не наши солдаты. Я послал бы вам вызов в Ла-Гвайру, но вас там не было. Я вызываю вас на поединок теперь.
— Лютеранская собака, я приготовил для тебя веревку, а не меч! Как вы поступили с нами в Смервике, так мы теперь поступим с вами. Пират и похититель женщин! Ты и твои сообщники повторите путь Оксенхэма, подобно тому как вы повторили его преступления, и узнаете, как являться непрошеными гостями во владения испанского короля.
— Ступай к черту вместе с испанским королем! — громко смеясь, крикнул Эмиас. — Эта земля принадлежит ему не больше, чем мне. Стреляйте, — победа на стороне правого.
Обе стороны открыли стрельбу. Эмиас едва успел укрыться от пули, просвистевшей над его головой. Испанцы в ужасе попятились, когда узкий фас лагеря вспыхнул сплошным пламенем мушкетов и пушек. Весь строй испанцев оказался под обстрелом. Передние ряды попадали в кучу один на другой. Арьергард повернулся и побежал, настигаемый английскими ядрами и стрелами, которые заставили солдат стремглав лететь вниз по крутой тропинке.
— Вперед, в погоню. Смотрите! Дон бежит, как и все! — И, перебравшись через груду срубленных деревьев, Эмиас с тридцатью соратниками бросился догонять убегающих. Эмиас надеялся узнать от пленных, какая судьба постигла его брата.
Последние слова Эмиаса были несправедливы. Дон Гузман был легко ранен и, увидев, что его солдаты бегут, бросился назад, пытался ободрить их, но был увлечен лавиной беглецов. Как бы там ни было, они скрылись из виду среди густых деревьев, прежде чем Эмиас и его люди успели их настичь.
Эмиас, испугавшись, как бы они, придя в себя, не окружили его маленького отряда, с грустью, против воли, повернул обратно и увидел на тропинке четырнадцать испанцев. Не все были мертвы. Один из раненых, проявив больше храбрости, чем благоразумия, лежа выстрелил.
И солдаты Эмиаса, доведенные до бешенства своим отчаянным положением, перебили всех раненых, прежде чем капитан успел им помешать.
— С ума ты сошел? — крикнул Эмиас, отбивая кверху меч одного молодца. — Ты хочешь убить индейца?
И он вытащил из кустарника индейского мальчика лет шестнадцати, который был слегка ранен и пытался уползти, как гремучая змея.
— Эта черная гадина пронзила стрелой мою ногу, а стрела, наверное, отравлена.
— Будем надеяться, что нет. Но мы должны теперь ценить индейца на вес золота, — сказал Эмиас, сунув свою добычу подмышку, как какой-нибудь узел.
Паренек, увидя, что нет спасенья, покорился своей участи с настоящим индейским стоицизмом. Его принесли наверх и обходились с ним очень ласково, но он решительно отказывался есть. После долгих расспросов он объяснил, что предпочитает, чтобы его сразу убили, а не откармливали. Постепенно он дал понять окружающим, что англичане всегда (по крайней мере так говорят испанцы) откармливают и съедают своих пленников. Пока мальчик не увидел, что англичане похоронили тела убитых испанцев, ничто не могло его разуверить в том, что эти тела будут зажарены и съедены.
Однако ласковые слова, взгляды и подарок неоценимого сокровища — ножа — образумили индейца, и он рассказал Эмиасу, что принадлежал одному испанцу, который владеет поселением индейцев на расстоянии пятнадцати миль к юго-западу; что он убежал от своего хозяина и несколько месяцев жил охотой; что, увидев корабль, он взобрался на него в надежде чем-нибудь поживиться и был схвачен испанцами, которые принудили его пойти с ними в качестве проводника на розыски англичан. Затем последовала новая часть рассказа, наполнившая сердце Эмиаса радостью. Мальчик был индейцем из льяносов или больших саванн
[144], лежащих к югу, позади гор; он жил на Ориноко.
[145] В детстве он был похищен испанцами, которые явились под благочестивым предлогом обращения язычников в христианство с помощью очень простого способа: поймать, окрестить и сделать слугами тех, кого они могли увести с собой, и перебить всех, кто сопротивлялся их «мягким» методам спасения. Найдет ли он дорогу обратно? Разве можно задавать индейцу такие вопросы? Черные глаза мальчика загорелись, когда Эмиас предложил ему свободу и столько железа, что хватит на дюжину индейцев, если он покажет им проход в горах и проводит их дальше на юг, к громадной реке, на которой лежит город их золотых грез.
Теперь настало время говорить. И Эмиас, собрав вокруг себя всех своих спутников, просто и мужественно открыл им свое сердце. Это была единственная надежда на спасение.
— Некоторые ворчат, что они погибнут подобно команде Оксенхэма. Наоборот, это единственный способ избежать гибели. Дон Гузман, наверное, вернется за нами и не один, а вместе с сухопутными войсками из Сант-Яго. Даже если испанцы не овладеют лагерем, осажденные умрут от голода; почему не двинуться сразу, прежде чем придут испанцы и начнут блокаду?
Захватить Сант-Яго невозможно. Все сокровища спрятаны, и город приготовился их встретить. Если они хотят золота и славы, их нужно искать в другом месте. Не больше смысла имеет идти вдоль берега и пытаться напасть на какой-нибудь порт — корабли опередят их, вся область уже предупреждена об их присутствии. Перед ними — один путь.
Тут Эмиас стал красноречив. Он говорил о смелости предприятия и уверенности, что в случае удачи они получат богатство и почести и покроют себя вечной славой, превосходящей славу Кортеза и Пизарро. Его слушатели, вначале мрачные, с каждым мгновением все более распалялись, и наконец один из бывших пеликанцев разразился ответной речью:
— Да, сэр, мы недаром плавали с вами вокруг света. Мы изучили ваш нрав и образ действий. Мы пойдем за вами, сэр, все как один; пусть те, кто знает вас меньше, чем знаем мы, идут за нами.