«Если бы о моем расследовании снимали фильм, – думает Бен Урих, – его пришлось бы долго монтировать. Накладывать какую-нибудь живенькую музыку, чтобы он стал интереснее».
На деле в расследовании нет ничего интересного. Сложно придумать что-то хуже слежки за людьми. Это утомительно, напряженно и в прямом смысле болезненно. За время слежки за Эдди Бойдом у Бена жутко разболелась поясница. Ноющая боль перемежается с острыми уколами – видимо, для разнообразия.
По крайней мере у него складывается весьма четкий психологический портрет Эдди. Приятного в этом портрете мало: образ жизни Эдди складывается из постоянных вечеринок, наркотиков, проституток, сна, отходняка, новых наркотиков, новых проституток, периодических драк в ночных клубах, где он завсегдатай, и еще наркотиков.
И так изо дня в день.
Если судить по ветхому виду здания, куда сегодня притащился Эдди, сейчас очередь наркотиков. Бен готов побиться об заклад, что внутри не просто точка сбыта, а само логово дилера. Он внимательно присматривается через ветровое стекло своего автомобиля. Здание кирпичное, запущенное. Окна побиты, стены расписаны граффити. Да уж, Адская Кухня превратилась в настоящую помойку. Бен ненавидит этот район. Одно время дела тут налаживались, но в последние годы все пошло прахом. Этот район – все равно что разлагающийся труп, который еще не успели сжечь.
Бен поглядывает в зеркало, проверяя, не подкрадывается ли кто сзади. К счастью, его машина – старая развалюха, прекрасно вписывающаяся в местный антураж.
Бах!
Бах!
Раздаются громкие хлопки. Бен замирает, вцепившись пальцами в руль. Звуки донеслись из здания, куда зашел Эдди. Похоже на выстрелы.
Бах!
Точно – выстрелы. Сперва Бен намеревается убраться отсюда подобру-поздорову, но ему приходится подавить это желание. Он работает над сюжетом и не может бросить все при малейшей опасности. Он хватает с пассажирского сиденья фотоаппарат и пересекает улицу. Уже поздно, вокруг ни души. Поблизости нет даже баров или клубов, так что люди здесь не ходят – кругом лишь разбитые фонари да груды мусора.
Входная дверь насквозь отсырела и покрылась мучнистой росой. Бен открывает ее, чувствуя, как легко размякшее дерево подается под его пальцами.
Впереди темный пустой коридор. Лестница справа ведет на второй этаж.
Бен прибавляет шагу. На втором этаже он останавливается. В одной из комнат кто-то кричит. На крики отвечает другой голос.
Бен поднимается на третий этаж. Ближайшая дверь – та, которая ему нужна. Подкравшись, он прислушивается. Изнутри доносится приглушенная ругань. Бен подходит к соседней двери, стучит, и, не услышав ответа, толкает дверь. Та распахивается с громким скрипом. Бен тут же хватается за нее, ждет. Кажется, он никого не спугнул. Тогда он проскальзывает внутрь и осматривается.
Единственный источник света здесь – фонарь за окном. Маловато, но достаточно, чтобы понять, что в квартире пусто. Ругань из соседней квартиры здесь слышна лучше. Бен приближается к тонкой стене между квартирами и прикладывает ухо к сырой штукатурке.
– Клэй, предупреждаю последний раз.
Слова сопровождаются гулким топотом по деревянным половицам. Внезапно свет мигает. Бен осматривается и замечает неподалеку дырку в стене, через которую пробивается лучик света. Подойдя к отверстию, Бен заглядывает внутрь.
В соседней комнате горят ослепительно яркие дуговые лампы. Мебель простенькая: диван, кровать, старый телевизор на тумбе. Эдди Бойд меряет комнату шагами. Он высок; несмотря на лютый холод, из верхней одежды на нем лишь жилетка. Мощные бицепсы свидетельствуют о любви либо к спорту, либо к стероидам. Должно быть, Эдди Бойд прикрывал собой замеченную Беном дырку в стене, а теперь отошел, зажимая в угол коротышку с узким хитрым лицом.
Эдди хватает коротышку, которого называл Клэем, и сует ему под нос пистолет.
– Кто еще там был? – Голос Эдди хриплый, гортанный, будто он стеклом подавился.
– Н-не знаю! – отвечает коротышка. – Было темно, я ничего не видел…
Эдди стреляет поверх головы Клэя. Звук выстрела эхом разносится по комнате. Клэй в ужасе верещит и сползает на пол, прикрывая лицо руками.
Бен вспоминает о фотоаппарате, переключает его в режим видеосъемки и подносит объектив к дырке.
– А кто знает?! Ты должен был следить за территорией! Там мог быть кто угодно! Кто угодно!
– П-прошу прощения! Я и подумать не мог, что вы… что все… так обернется.
– Значит, подумать не мог? – огрызается Эдди. – Ты вообще не думал о последствиях! Кретин! Из-за этого меня арестовали! Мне нужна та флэшка, ясно?!
– Ясно!
– И что ты собираешься делать?
– Поспрашиваю в округе.
– Вот поспрашивай. Молодец. Даю тебе сутки.
Эдди шагает по комнате. Бен пытается следить за ним с помощью камеры, но задевает объективом торчащий из стены кусок деревянной панели. Дерево крошится, куски штукатурки осыпаются на пол.
Бен в ужасе замирает.
Подняв голову, он видит гневный взгляд Эдди Бойда.
– Там кто-то есть!
К двери бросается не замеченный Беном третий человек. Эдди палит из пистолета в стену. Бен бросается на пол, пули свистят над его головой, кроша стену за спиной. На четвереньках, полуползком-полубегом он добирается до двери, распахивает ее и выскакивает в коридор, готовясь оказать врагам любое возможное сопротивление.
Глава 20
Вчера
Поговорив с Микки о Корнелиусе Дрекселе, Мэтт решает прогуляться по Сорок восьмой улице и лично проверить ситуацию. На улице тихо, лишь редкие такси проезжают по маслянистым лужам, в которых отражаются сломанные неоновые вывески. У подъездов ежатся от пронизывающего до костей ветра проститутки, выходя к проезжей части лишь на звук приближающихся автомобилей.
Мэтт хмурится. Здесь, внизу, ему не нравится. Сложно почувствовать район, сложно почувствовать город. Надо забраться выше.
Он сворачивает в укромный переулок и находит пожарную лестницу. Взбирается по ней на крышу, подходит к краю. Соседняя высотка идеально ему подходит. Мэтт прыгает, цепляется за внешний блок кондиционера, подтягивается и, еще раз подпрыгнув, хватается за конек крыши. Забравшись на крышу, он встает в полный рост, чувствуя, как ледяной ветер без всяких преград овевает его лицо.
Мэтт стоит на краю, вместе с ветром прощупывая все вокруг, оценивая формы и размеры зданий на Сорок восьмой улице. Подошвами ног он чувствует легкую дрожь – будто фундаменты неслышно стонут, готовые сдаться под весом старых, приходящих в негодность зданий.