В ледяном ручье я схватился со своим пленником. Мы перекатывались несколько раз. Он старался задушить меня. Он был мал и очень силен. Он опускал лицо. С яростью, я изо всех сил дернул его к свету. Это был Червяк. Я издал крик удивления и моя хватка должно быть ослабела, потому что в это мгновение он сделал отчаянное усилие, извернулся как кошка и высвободился.
Люди бежали, кричали, подходили к нам со всех концов.
― Держите его, ― крикнул я, ― вот он бежит!
Но маленький человечек мчался вперед как олень. Он был уже в кустах, прорывался через все препятствия, увертываясь и извиваясь, вверх, по холму. Справа и слева бежали его преследователи; они принимали в полутьме друг друга за вора и, возбужденные охотой за человеком, вопили как оглашенные, и среди всего этого я лежал в луже грязи и воды, с вывихнутой кистью и укушенной ногой.
― Почему вы не задержали его? ― кричал Рибвуд.
― Я не мог, ― ответил я. ― Я оберег вас от кражи, а он получил немного свинца. К тому же я знаю кто он. Это Пат Дуган.
― Присягнете на суде?
― Присягну.
― Ладно. Мы поймаем его. Я первым делом пойду утром в город и достану приказ об его аресте.
Он действительно поехал, но вернулся на следующий вечер с угрюмым и растерянным видом.
― Ну, как насчет приказа? ― спросил Гоффман.
― Не получил его.
― Не получил?
― Нет, не получил, ― выпалил Рибвуд. ― Послушай, Гоффман, я встретил Локасто. Черный Джек сказал, что Пат был спрятан, мертвецки пьяный, для всего мира в задней комнате салуна «Омега» всю ночь. Там есть двое каких-то забулдыг и буфетчик, которые готовы присягнуть в этом. Что мы можем сделать против этого? Послушайте-ка, молодой человек, я думаю, что вы обознались.
― Я уверен, что нет, ― возразил я твердо. ― Это был Пат.
Они оба посмотрели на меня с минуту, потом пожали плечами.
Глава XI
Время шло и постройка хижины спокойно подвигалась к концу. Крыша из жердей была уже на месте. Оставалось только покрыть ее мхом и оттаявшей землей, чтобы закончить наше будущее жилье. Мне кажется, что это были самые счастливые дни из всех проведенных мной на Севере. У нас было такое дружное трио. Каждый старался сделать больше другого и мы соперничали в мелочах взаимной предупредительностью. Я снова поздравил себя со своими товарищами. Джим, несмотря на охватывавший его временами проповеднический пыл, был олицетворением ласковой доброты, веселости и терпения. На меня действовало освежающее сознание, что среди такого множества людей, закосневших в грехе, есть один, который всегда звучит подлинно и чисто, как золото в тазу. Что касается Блудного Сына, то это был принц. Я часто думал, что Господь Бог при его рождении влил могучую пригоршню солнечного сияния в этого ребенка.
Я лично постоянно находился во власти своих настроений, легко возбуждался, быстро падал духом. Я всегда был ненормально впечатлителен, чувствителен к солнцу и теням. Я был истинно счастлив в те дни; в долгие вечера я находил время, чтобы подумать о несчастьях и горестях, свидетелем которых мне пришлось быть; я восстанавливал прошедшее и созерцал неотступно владевшие мною образы.
Предо мной неотступно был образ девушки, полный неуловимой прелести, почти не реальный образ, достойный того идеального алькова наших сердец, в котором хранятся святыни.
Много других видений осаждали меня. Пинклув, Глобсток, Пондерсби, Маркс, старик Вилович ― все покойники. Бульгамер, Банка Варенья, Мошер, Винкельштейны ныряли в водовороте золотоносного города. И, наконец, вырастало, как видение, над всеми ими ― красивое, дерзкое, мрачное лицо Локасто. Быть может, мне никогда не придется увидеть некоторых из них.
Часто по вечерам мы отправлялись в Форкс. Это было действительно очень оживленное место. Тут были в меньшем масштабе все беспокойство и разгул Даусона, но притом несравненно больше бесстыдства. Здесь были каскадные танцовщицы ― не ослепительные существа в бриллиантах и парижских туалетах, красотки Монте-Карло и Тиволи, а шлюхи, выделявшиеся своими грубыми одутловатыми лицами. Мужчины, только что с дневной работы, с едва просохшей на сапогах грязью, покупали вино на самородки, украденные из запруд, куч и штолен.
Здесь, в золотом лагере, процветала всеобщая торговля краденным. На многие заимки, хозяева которых слыли за доверчивых людей, рабочие охотно нанимались за маленькое вознаграждение, ради золота, которое им удастся стащить. С другой стороны, многие предприниматели платили своим рабочим песком, расценивавшимся по шестнадцати долларов за унцию, тогда как в нем было столько черной грязи, что в действительности он стоил только около четырнадцати. Все это вызывало глубокое падение нравственных устоев в лагере. Легкая нажива, легкое мотовство, безумное опьянение удачей, золото, которое выпирало из земли в течение дня и расточалось ночью в карнавале порока и сластолюбия.
Блудный Сын постоянно шнырял вокруг и подбирал новости из необычайно таинственных источников. Однажды вечером он подошел к нам.
― Ребята, приготовьтесь, живо! Начинается новая горячка, ― тяга на ручей Офира, где-то по ту сторону хребта. Один исследователь нашел пятьдесят процентов золота, углубившись на десять футов. Мы должны отправиться туда. Из Даусона идет орда, но мы доберемся туда раньше наплыва.
Мы быстро собрали одеяла, захватили маленькую мотыгу и, стараясь не попадаться никому на глаза, полезли вниз по холму под прикрытием кустарника. Вскоре мы достигли моста, откуда могли окинуть взглядом всю долину. Затем мы улеглись, ожидая дальнейших событий.
Был час сумерек. Полосы дыма дрожали над хижинами, внизу в долине. Вдруг я заметил ястреба, высоко взлетевшего на далеком откосе Эльдорадо. По всей вероятности, кто-то двигался между кустами. Один, два, дюжина человек поднимались осторожно, гуськом. Я указал на них.
― Это прилив, ― прошептал Джим. ― Мы должны перебить дорогу этой орде. Мы можем перерезать им путь у входа в долину.
Итак, мы пустились наперерез потоку неистовым отчаянным шагом, который заставлял ветер раздувать наши легкие, как мехи, и сотрясал в суставах наши кости. Мы прорывались через кусты и малорослый лес. Колючие ветки задерживали нас, раздирая нас до крови, болотистые топи мешали нам, но возбуждение тяги было в нашей крови и мы ныряли в речках, барахтались в болотах, карабкались на крутые гребни и прорывались через густые чащи зарослей.
― Бросьте ваши одеяла, ребята, ― сказал Блудный Сын. ― Оставьте только мотыгу. Эльдорадо был весь занят в одну тягу. Может быть, мы на пути к новому Эльдорадо. Мы должны нагнать эту компанию, хотя бы нам пришлось свернуть себе шею.
Лишь через несколько часов мы догнали их, около дюжины человек, охваченных безумной спешкой. Увидев нас, они чрезвычайно удивились. Один из них был Рибвуд.