― О, это они причина всему, это они воспламенили его воображение. У него есть немного денег, сбережения всей жизни, около двух тысяч долларов; и с тех пор, как он приехал в эту страну, они все время стараются получить их. Они содержали маленький ресторан в Нью-Йорке и убеждали дедушку вложить свое состояние в это дело. Теперь они пользуются золотом, как приманкой, чтобы завлечь его туда. Они ограбят и убьют его в конце концов. Самое ужасное то, что он не алчный. Он хочет этого не для себя, а для меня. Вот что разрывает мое сердце». ― «Вы, наверное, ошибаетесь, Берна. Они не могут быть такими скверными». ― «Говорю вам, что они скверные люди. Муж, червяк, а жена воплощенный дьявол. Она сильна и неукротима в ярости, а когда напивается, это просто отвратительно… Я достаточно знаю это, ибо жила с ними в течение трех лет». ― «Где?» ― «В Нью-Йорке. Я приехала из Старого Света к ним. Они дали мне сначала место в ресторане. Затем немного спустя я получила работу в мастерской готового платья. Я была проворна и ловка и работала с утра до вечера, я посещала вечернюю школу и читала до боли в глазах. Говорили, что у меня есть способности. Учитель хотел, чтобы я доучилась и сделалась сама учительницей. Но об этом нечего было думать. Я должна была зарабатывать на жизнь и осталась в мастерской, работая без устали. Затем, когда я скопила несколько долларов, я выписала дедушку. Он приехал и мы зажили по-семейному и были очень счастливы некоторое время. Но Винкельштейны никогда не давали нам покоя. Они знали, что у него было скоплено немного денег и у них чесались руки от желания завладеть ими. Муж рассказывал нам всегда о способах быстрого обогащения, а она старалась запугать меня самым ужасным образом. Но я не боялась в Нью-Йорке. Здесь другое дело. Все вокруг так мрачно и зловеще. Я почувствовал, как она содрогнулась.
― О, Берна, ― сказал я, ― не могу ли я вам помочь?
Она грустно покачала головой.
― Нет, не можете, у вас самих достаточно забот. К тому же не стоит беспокоиться обо мне. Я не собиралась рассказывать вам все это, но теперь, если вы хотите быть истинным другом, уходите и забудьте меня. Вы не должны иметь ничего общего со мной. Подождите, я скажу вам еще кое-что: меня зовут Берна Вилович. Это имя дедушки. Моя мать убежала из дому, она вернулась через два года со мной. Вскоре после этого она умерла от чахотки. Она ни за что не хотела назвать моего отца, но говорила, что он был христианин и из хорошей семьи. Дедушка пытался отыскать его. Он убил бы этого человека. Итак, вы видите, у меня нет имени, я дитя позора и горя. А вы ― благородный и гордитесь вашей семьей. Посмотрите же теперь какого друга вы приобрели. Вы не захотите быть в дружбе с такой, как я.
― Я хочу быть в дружбе с тем, кто нуждается во мне. Что будет с вами, Берна?
― Что будет? Это неважно. О, я всегда жила в тревоге. У меня никогда в жизни не было вполне счастливого дня. Я и не жду его никогда. Я просто пойду до конца, терпеливо перенося все и извлекая из окружающего возможное утешение. Я думаю, что была предназначена к этому. ― Она пожала плечами и слегка вздрогнула. ― Отпустите меня теперь, друг мой, здесь холодно наверху, я продрогла. Не огорчайтесь так сильно. Я надеюсь, что все обойдется благополучно. Что-нибудь может случиться. Подбодритесь! Может быть, вы еще увидите меня королевой Клондайка.
Я чувствовал, что под ее внезапной веселостью скрывается черная бездна горечи и опасений. То, что она рассказала мне, сильно поразило меня. В стечении обстоятельств я чувствовал что-то гнусное, отталкивающее. Она поднялась и была готова переступить через лапу большого якоря, когда я вскочил на ноги.
― Берна, ― сказал я, ― то, что вы рассказали, надрывает мне сердце. ― Я не могу выразить вам, как мне тяжело. Неужели я ничего не могу сделать для вас, ничего такого, что бы доказало, что я друг не только на словах? О, я не могу так отпустить вас.
Луна зашла за облако. Мы были в глубокой тени. Она остановилась, так, что мы стояли почти не касаясь друг друга. Ее голос звучал трогательной покорностью.
― Что же вы можете сделать? Если бы мы могли идти туда вместе, все было бы иначе. Когда я впервые встретила вас, я начала надеяться, о, как я надеялась. Впрочем, неважно, на что я надеялась. Но поверьте мне, со мной не случится ничего дурного. Вы не забудете меня. Неправда ли?
― Забыть вас? Нет, Берна. Я никогда не забуду вас. У меня сердце разрывается от того, что я не в силах помочь вам сейчас, но мы встретимся там. Не может быть, чтобы мы расставались надолго. Ах, вы должны идти? Хорошо, хорошо, Берна.
― А я желаю вам счастья и успеха, мой дорогой друг.
Ее голос задрожал, как будто что-то душило ее. Она постояла с минуту, как будто не решаясь уйти. Вдруг сильная волна нежности и жалости нахлынула на меня и прежде, чем я понял, мои руки обвились вокруг нее. Она слабо сопротивлялась, но лицо ее было поднято и глаза сияли, как звезды. Затем на мгновение непостижимого восторга мои губы коснулись ее уст и я почувствовал их слабый ответ.
Бедные покорные губы… они были холодны как лед.
Глава V
Я никогда не забуду той минуты, когда увидел в последний раз ее беспомощную трогательную фигурку в черном, махавшую мне на прощанье, пока я стоял на пристани. Я помню низкий ворот ее платья, открывавший нежную белизну шеи, помню ее поникшую головку и шелковистый блеск ее волос. Серые глаза были ясны и спокойны, когда она прощалась со мной, и издали лицо ее своей трогательной прелестью напоминало мадонну. Они все направились через Дейю и старый мрачный Чайлькут с его вырытыми ураганами террасами, тогда как мы избрали менее крутую, но более длинную тропу через Скагвей. Среди них я увидел неразлучных близнецов ― мрачного Хьюсона и молчаливого Мервина; оба были спокойны и сосредоточены и как бы сберегали силы для страшной борьбы. Там же выделялась своей пошлостью мадам Винкельштейн, сверкающая драгоценностями, улыбками и грубыми шутками и возле нее ее надушенный супруг, отвратительно подмигивающий и улыбающийся; тут был и старик с лицом ветхозаветного пророка и мечтательными глазами, горевшими теперь огнем фанатического воодушевления, беспрестанно лепечущий: «Клондайк, Клондайк», и, наконец, рядом с ним, с слегка искаженной улыбкой, бледная девушка. Как болело за нее мое сердце. Но время нежных чувств миновало. Призыв к борьбе прозвучал. Путь призывал нас неумолимо. Настал час для каждого из нас проявить свою доблесть так, как он ни когда не проявлял ее раньше. Царство Мира кончилось. Битва начиналась.
Вокруг была неописуемая суета, беспорядок и волнение. Мужчины кричали, бранились, метались из стороны в сторону. Они ссорились из-за своих припасов, одурелые, с растерянным видом. Жажда неукротимой деятельности охватила их. Единственной мыслью было поскорей добраться до золота. Неистовый пыл властно увлекал их. Путь призывал их. Жажда золота тлела и разгоралась в их беспокойных взорах. В них просыпался дух золотоискателей.
Сотни разбросанных палаток, несколько деревянных зданий, большей частью салуны, кафешантаны и игорные дома, порывистая возбужденная толпа, теснящаяся по колено в грязи на плохо вымощенных улицах, спорящая, дерущаяся и ругающаяся за свои припасы, ― вот все, что я помню о Скагвей. Горы с обнаженными отвесными вершинами, казалось, давили жалкий город. И среди них, словно в гигантский рупор, завывал мощный ветер. Всюду господствовал полный произвол. Но это не трогало нас. Туги поджидали людей из Европы, как хищные звери.