Марло заплатил одному из половых, чтобы тот подливал ему в кружку пиво. Малый являл собой тощее создание с мелкими чертами лица, на одной стороне головы — шишка и синяк. Казалось, он был не в состоянии ходить по прямой линии, предпочитая вместо этого передвигаться боком, словно краб, повесив голову и упершись подбородком во впалую грудь, словно опасаясь, что в любой момент ему может врезаться в лицо кулак очередного разбушевавшегося посетителя. Однако, подумал Марло, лицо его было бы довольно приятным, если этого малого хорошенько отмыть и дождаться, когда пройдут следы побоев. У парня были большие зеленые глаза и на редкость высокие, четко очерченные скулы, а также копна каштановых волос. Весь его вид внушал жалость — мальчишка был еще сама невинность. Впрочем, невинность — вещь недолговечная, философски заметил про себя Кит Марло.
Рука его поглаживала письма, а он сам вспоминал свой недавний провал. Привратник, которого наняли охранять театр «Глобус», был уже в годах и отсыпался после очередной пьянки. Перерезать такому горло, пока он спит, — пара пустяков. Но кто бы мог подумать, что в этом старикане окажется столько крови! Зато с каким удовольствием Кристофер наблюдал, как тот корчился и извивался на скользкой дорожке, ведущей в ад, как пытался кричать, но крика не было слышно, потому что воздух уходил через разрез в располосованном острым лезвием горле. В комнату, где хранились рукописи, Марло пробрался с той же легкостью, с какой до этого перерезал горло сторожу, но сколько же ему пришлось потрудиться, копаясь в бумагах! И что это были за листы! Копии, а вовсе не оригиналы, которые он мечтал заполучить в свои руки. Лишь один из них стоил того, чтобы его украсть, да и тот был написан рукой уже давно мертвого человека!
Марло схватил добычу, затем несколько раз сложил, пока не получился небольшой сверток, после чего бросил его в печь своей ненависти и принялся наблюдать, как тот горит и обращается в прах. Зрелище придавало ему силы.
С другой стороны, то, что он не убил Шекспира, даже к лучшему. Человек, который ему известен как Уильям Холл, не мог не знать, где находятся подлинники. И наверняка лгал шпиону, подосланному к нему Кристофером, когда сообщил, что те якобы хранятся в «Глобусе». Эх, какой изощренной была бы его месть! Но не иначе сам дьявол до сих пор благоволит ему, коль этот Шекспир до сих пор жив. И он заговорит во второй раз. Однако на сей раз Марло добьется, чтобы он сказал правду.
Тем временем еще предстояло рассчитаться и по другим долгам. Убить Генри Грэшема — это слишком просто. Пусть Грэшем пострадает так, как он сам настрадался за все эти годы. Чем не приятный способ добиться своей цели, подумал Марло, и жуткая усмешка искривила его и без того уродливое лицо.
Глава 6
О, коварный враг, который, чтоб поймать святого,
Насаживает на крючок других святых!
Уильям Шекспир. «Мера за меру»
Конец мая 1612 года
Купеческий дом
Трампингтон, неподалеку от Кембриджа
— Дело темное! Что-то здесь явно не так! — воскликнул Манион. — Как всегда, он не сказал вам и половины, и эта самая половина как раз и есть то, что будет стоить вам жизни!
Они сидели в библиотеке. Грэшем выстроил ее вскоре после того, как приобрел Купеческий дом. Высокие окна тянулись от пола до потолка и галереи. Нет, конечно, этой библиотеке далеко до той, что находится в его лондонском доме, известном просто как Дом. Однако именно здесь сэр Генри чувствовал себя дома в буквальном смысле этого слова. Ему нравилось чистое небо Восточной Англии, совсем не такое, как подернутое вечной сизой дымкой небо Лондона. Насколько чудные здесь закаты и рассветы, какие яркие краски, порой слепящие глаза! А как нравился ему утренний туман над полями и остроконечные башни часовни Кингс-колледжа, которые высятся над равниной на всем пути от Трампингтона до Кембриджа. А еще он любил отношения, сложившиеся у него с Грэнвилл-колледжем местного университета. Его родным колледжем. Да, он внес свой вклад в историю — единственный вклад до тех пор, пока на свет не появились Уолтер и Анна, появились тогда, когда сэр Генри уже разуверился в том, что Господь осчастливит его потомством.
— Разумеется, это дело темное! Или ты считаешь, что я настолько глуп и готов поверить, будто крохи, которые Роберт Сесил счел возможным мне рассказать, хотя бы наполовину правда?
Эти слова Грэшем произнес, продолжая мерить шагами библиотеку. Перед ним сидели Манион и Джейн, его военный совет.
Грэшем появился на свет бастардом. Свою мать он никогда не знал. Хотя кое-кто шепотом продолжал поговаривать о его происхождении и до сих пор. Сказочно богатый, но уже далеко не молодой банкир овдовел, его ребенок от законного брака тоже был давно мертв. Принудительное опекунство леди Мери Кейз, сестры леди Джейн Грей и жертвы возмутительного брака. Никого не осталось в живых из тех, кто мог бы подтвердить или опровергнуть секрет сэра Томаса Грэшема — то есть имя матери сэра Генри. По крайней мере, равнодушный отец приютил мальчика, дал ему кров и пищу, позволил, словно щенку, бродить по просторному дому. Ребенку не оставалось ничего другого, как приноровиться к новой жизни. У него сложились странные отношения с Манионом, почти как у сына с отцом, причем в ту пору сам Манион едва переступил из детства в зрелость. Единственный из слуг, кому отец доверял в свои последние годы. Грэшем же был для него никем — мальчишка, не то сын, не то приемыш, слуга, и вместе с тем не слуга, а отпрыск благородных кровей, хотя и не вполне чистых. Бастард с примесью благородной крови. В возрасте девяти лет Генри унаследовал все богатство семейства Грэшемов. Слуги запомнили тощего мальчонку, спокойно выслушавшего прочитанное ему адвокатом завещание, из которого следовало, что теперь он самый богатый человек в королевстве. Генри Грэшем рано привык замыкаться в себе. Драться он научился позже, когда, проходя однажды по ночному Лондону, пал жертвой уличных мальчишек, которые наверняка учуяли запах денег и стаей набросились на него. Он научился в трудные минуты выбрасывать из головы все ненужные мысли, добиваясь той сосредоточенности, что порой пугала окружающих своей неестественной силой. И вот теперь сэр Генри вновь демонстрировал ее, расхаживая по комнате, словно пойманный в клетку зверь, как будто не замечая присутствия других людей.
— А что, собственно, нам известно? — спросил он, четко проговаривая каждое слово.
Первой ответила Джейн, которой не удалось скрыть ни напряжения в голосе, ни, к ее великому сожалению, страха. Она знала, что страх — признак слабости, и теперь молила Бога, чтобы он не сказался на уважительном отношении к ней мужа.
— Нам известно, что всякий раз, когда появлялся Сесил, ваша жизнь оказывалась под ударом. Этот человек сродни злобному демону. Лорд Солсбери — предвестник смерти, боли и страданий. Итак, он вынудил вас заняться поиском двух вещей — писем и рукописей.
Крошечная часть сознания Грэшема, которая всегда брала на себя роль стороннего наблюдателя, уловила напряжение в голосе Джейн, и его сердце пронзила острая боль. Глупец! С какой преступной легкостью он умеет превратить тревогу в действие! И как это ужасно для нее, обреченной обычаем и природой быть пассивным предметом его действий! Однако сэр Генри не стал колебаться. Шаг его остался тверд, взгляд сосредоточен. Этим страхом он еще займется. Правда, чуть позже, не сейчас.