Трон императора. История Четвертого крестового похода - читать онлайн книгу. Автор: Николь Галланд cтр.№ 2

Что-то пошло не так: я был все еще жив.

Рыцарь что-то буркнул своему хозяину, тот что-то ответил. Последовал короткий разговор, из которого по сию пору не помню ни слова. Я продолжал прислушиваться, так и не придя в себя, и постепенно узнал ломбардский диалект, хорошо мне знакомый, хотя в ту минуту они могли бы с тем же успехом говорить на моем родном языке, который все равно казался бы мне тарабарщиной. С меня словно содрали шкуру: в голове стоял туман, мысли путались.

К тому времени, когда я с ужасом осознал, что не только не мертв, а совсем наоборот, жив и здоров, молодой рыцарь вновь обратил на меня свое внимание.

— Ты не убийца, — заявил он. — Ты самоубийца. Самоубийство — грех, и, клянусь святым Иоанном, я тебе в этом не помощник.

Я глупо вытаращился на него.

— Безмозглый осел, я только что пытался убить твоего хозяина и снова это сделаю!

Я с трудом поднялся, пошатываясь, подавляя в себе желание раскричаться, истерически расхохотаться. Занес дрожащей рукой пику, решив что на этот раз не дам маху и докажу шлюшьему выродку, что не шучу. У него не будет другого выхода, как сразить меня наповал.

Но время словно повернуло вспять. Рыцарь вновь схватил меня — теперь оба его огромных кулачища сомкнулись на моей правой руке — и без усилия отшвырнул. Не успел я удариться об пол, как моя пика была уже у него в руке. Юноша отбросил ее в сторону.

— Ты попятился, — заявил он. — Мы оба это видели. Ты специально это сделал, чтобы не поранить его светлость маркиза. Ты подстрекаешь меня убить тебя, но я не стану этого делать. И другие не станут.

Он крикнул, повернувшись к выходу: «Ричард!» — и на зов явился миловидный юноша с бесцветным пушком на щеках. Рыцарь отдал ему приказ, и Ричард, подойдя ко мне, деловито начал вязать мне руки спереди.

— Что ты делаешь? — ужаснулся я.

— Теперь ты мой пленник, — сообщил рыцарь так, словно мне крупно повезло. — И никаких глупостей я не потерплю.

Он перестал мне нравиться, но, непонятно почему, на его лице по-прежнему играли золотистые блики, словно это был его природный дар.

— Я злодей, — вырвался у меня протест. — Казни меня, идиот, окажи услугу миру.

Он неодобрительно поморщился и покачал головой. А потом сказал, словно любящий старший брат, пытающийся вразумить младшего:

— Судя по всему, ты грешник, а вовсе не злодей. Удел грешника — каяться.

Не может быть, чтобы все это происходило со мной наяву.

— Ты хочешь услышать мое покаяние? — слабеющим голосом промямлил я.

Рыцарь кивнул. Элегантный маркиз, наблюдавший за нами, видимо, находил происходящее забавным.

— Ты раскаешься в желании убить себя, — заявил рыцарь. — Не знаю, что за чернота в твоей душе довела тебя до такого отчаяния, но ты должен и в ней раскаяться.

— И тогда ты казнишь меня? — продолжал я упорствовать от безысходности.

Маркиз рассмеялся, рыцарь — нет. Вероятно, у него напрочь отсутствовало то, что хотя бы отдаленно напоминало чувство юмора. Он был — теперь это стало очевидно — германцем.

При других обстоятельствах я бы не остался безучастным, позволив какому-то мальчишке связывать мне руки узлами, с которыми справился бы теленок, решивший удрать с привязи. Но я только что бросился в объятия смерти, а она швырнула меня обратно. Потрясение было слишком велико. Поэтому, когда парень потянул за веревку, я покорно поднялся. И только потом, словно припомнив смутно что-то о каком-то долге, я сделал попытку вырваться.

— Свяжи ему запястья, но не слишком усердствуй, — велел рыцарь юнцу. — Взгляните на его руки. Думаю, он музыкант.

От испуга я перестал дергаться и, выйдя за юношей из шатра, глупо заморгал на ярком венецианском солнце, чуть подернутом дымкой.

Мы втроем плелись почти целую милю по лагерю. Песок под ногами был мягкий, совсем как пудра. В этот месяц часто шли дожди, но последние два-три дня выдались сухие. Запах костров вызывал в моем животе громкое урчание. Я почти не ел несколько дней, готовясь к величайшему (а теперь, оглядываясь на прошлое, смехотворному) событию, поэтому едва переставлял ноги от слабости. Смесь языков и диалектов превратила лагерь в Вавилонскую башню, хотя к этому времени большинство из них слилось в некий французский говор, на котором умели объясняться почти все. Очень похожие друг на друга по ритму и интонациям французский, окситанский, гасконский, пьемонтский, провансальский были мне знакомы. Но также попадались и языки, которых я пока не знал, а кроме того, венецианский диалект и, временами, официальный — латинский. Тихий низкий гул разговоров прерывался громкими голосами, звонкими, как колокольчик, или басовитыми, подающими команды.

Я ни на что не обращал внимания, но знал, что происходит: проведя несколько месяцев на песчаном острове, изнывающем от летней жары, вся армия пилигримов-христиан готовилась отправиться морем к Святой земле. В лагере закипела жизнь, все радовались, что наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки. Завтра палатки разберут и сложат в трюмы кораблей, поджидающих в лагуне, а на следующее утро, если будет попутный ветер, они все отправятся в плавание, чтобы исполнить волю Божью. У меня почему-то возникло неприятное подозрение, что мне суждено быть среди них. Ни о чем другом я больше думать не мог, скованный ужасом от того, что выжил. Туман в голове до сих пор не рассеялся, словно меня пробудили от глубокого сна, и я, окончательно не проснувшись, ничего другого не хотел, кроме как вновь погрузиться в дремоту, теперь уже навсегда.

Одно обстоятельство все-таки не осталось мною незамеченным: пока мы шли, десятки воинов, а может, даже и сотни узнавали моего поработителя, приветствовали его, кланялись или салютовали. В ответ он кивал и улыбался, и маленькая щербинка меж двух передних зубов вовсе его не портила, а даже, наоборот, делала еще привлекательнее. Рыцарь не скупился на добрые слова и, видимо, знал по именам чуть ли не половину войска.

Наконец мы достигли той части лагеря, где в роскошных, хотя и не украшенных шатрах обитали выходцы из Германской империи — во всяком случае, я так решил, когда мне в уши ударил гортанный незнакомый язык. Здесь моего поработителя приветствовали с таким почтением, словно он был барон. Рыцарь величественным жестом откинул полог шатра и на том же самом ломбардском диалекте итальянского (чтобы я мог его понять) приказал оруженосцу привязать меня веревкой за одну руку к центральному шесту.

Шатер был просторный. По обеим сторонам центральные окна оставили не зашторенными, отчего создавалось впечатление открытого пространства. Еще один молодой блондин (прилично одетый) и какая-то красотка (в плотно облегающем льняном одеянии) суетились в рассеянном свете, складывая вещи и распихивая их по сундукам и котомкам. Тут же находился и слуга постарше. Все они испуганно замерли при нашем появлении.