Сен-Жюст. Живой меч, или Этюд о счастье - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Шумилов cтр.№ 126

Внутренние враги французского народа разделились на две враждебные партии, как на два отряда армии. Они двигаются под знаменами различных цветов и по разным дорогам, но они двигаются к одной и той же цели: эта цель – дезорганизация народного правительства, гибель Конвента и торжество тирании. Одна из этих двух партий толкает нас к слабости, другая – к крайним мерам; одна хочет превратить свободу в вакханку, другая – в проститутку… Родина – их добыча: они грызутся за дележ ее, но объединяются против тех, кто ее защищает. Ибо тот, кто призывает Францию к завоеванию мира, не имеет иной цели, как призвать тиранов к завоеванию Франции…

Прочитав эту речь в газетах, Сен-Жюст понял, что Максимилиан не до конца еще утратил наивную веру просветителей в то, что если люди смогут проникнуться вдохновляющей идеей о лучшем государственном строе (для чего ее достаточно просто широко объявить по примеру Мора и Кампанеллы), они немедленно кинутся в объятия друг друга. Правда, Робеспьер в одном уже «подправлял» своих учителей, подкрепляя свое убеждение в изначальную добродетель большинства угрозой террора в отношении развращающего его меньшинства.

Призывы Робеспьера, равно как и его угрозы, не оказали ровно никакого влияния на обе «крайние» (с разных сторон) группировки. Голодающий Париж бурлил. «Левые» добились-таки освобождения из тюрьмы Ронсена и Венсана, немедленно приступивших к инспектированию своей Революционной армии. В клубе Кордельеров эбертист Моморо, уже открыто издеваясь над больным Робеспьером и паралитиком Кутоном, выступил против «износившихся в республике людей с переломленными в Революции ногами». В свою очередь, «правые», обработав немалую часть депутатов, заставили Конвент проголосовать за решение предписать обоим правительственным Комитетам рассмотреть возможность освобождения лиц, содержащихся под стражей.

После этого обессилевший Робеспьер окончательно слег в постель, на две декады исключив себя из политической жизни.

Идея Демулена о «двухстах тысячах, выпущенных из тюрем», и следующая за ним контрреволюция обретала все более зримые черты.

Как стало известно уже позже после разгрома обеих группировок, и «левые» и «правые» готовили самый настоящий государственный переворот. Дантон планировал через организацию дальнейших «разборок» в Париже, Конвенте и Комитетах вызвать недовольство нынешним состоянием дел в правительстве, переизбрать Комитеты, нейтрализовать Робеспьера и в корне переменить всю политику: ценой уступок заключить мир с внешним врагом, пересмотреть «сырую конституцию» своего друга Эро, вернуть «порядочным людям» их влияние в ущерб санкюлотам, наконец, и в самом деле открыть тюрьмы для сотен тысяч «подозрительных». Что касается Эбера, то он, не имея такого влияния на правительственные структуры, рассчитывал исключительно на военную силу Революционной армии, Коммуны и парижских секций. «Крайние» планировали завладеть Новым мостом и арсеналом, а также Монетным двором и казначейством, чтобы раздать деньги народу и привлечь его на свою сторону. После чего эбертисты собирались поджечь правительственные Комитеты, перебив большую часть их членов, и продиктовать свою волю оставшимся депутатам, и прежде всего назначить диктатора – Великого судью.

Сен-Жюст, которому члены правительства поручили составить ответ на угрожающий им «тюремный декрет», понял, что его час настал. Испуганные Комитеты не посмели возражать против предложенных им «уравнительных законов», которые, возможно, посчитали лишь успокоительной мерой. Робеспьер все еще колебался, но теперь, когда он, больной, лежал дома и трибуна Конвента была свободной от его опеки, председатель Собрания Сен-Жюст считал, что лучше понимает, что нужно делать правительству для собственного спасения.

Передать в безвозмездное владение беднякам конфискованное имущество 200 тысяч арестованных подозрительных (это было главным в вантозских декретах) означало не только перераспределение собственности от врагов революции в пользу ее сторонников, но и закрепление итогов самой революции, образование нового класса собственников-санкюлотов. Только это, по мнению Антуана, могло остановить углубляющийся кризис Республики. И только это могло удержать шатающееся революционное правительство от неминуемого краха и спасти Робеспьера, – мера, которую Сен-Жюст провел вопреки воле самого Робеспьера.

– Ты прав, Максимилиан, принципом Республики является добродетель, в военное время подкрепляемая террором, – сказал он, стоя у постели больного Робеспьера, вечером того дня, когда был принят «тюремный декрет». – Но неплохо, если принцип добродетели будет подкреплен материально. Защитники отечества будут носить нас на руках.

Робеспьер страдальчески посмотрел на него снизу вверх, но на этот раз ничего не возразил.

* * *

СЧАСТЬЕ ВАНТОЗА

Цель – Великая добродетельная республика – оправдывала любые средства.

А оправдываться перед Конвентом за арестованных подозрительных Сен-Жюст вовсе не собирался: вопрос освобождения из тюрем врагов народа он в своем докладе подменял вопросом прямо противоположным – конфискацией у этих арестованных (как правило, людей состоятельных) еще и их имущества в пользу оставшихся на свободе неимущих.

Он один должен был переломить в свою пользу настроение всего правительства Республики и всех депутатов. Один, потому что больные Робеспьер и Кутон лежали дома в своих кроватях. Больные! – случайно ли? – не потому ли, что не очень одобряли его «уравнительные» намерения, но возражать из чувства солидарности уж не могли. Но потому и у него не было выхода – приходилось лгать, угрожать и заставлять себя самого поверить в собственные логические построения…

Прежде всего следовало ответить с трибуны Конвента на обвинения революционного правительства в тирании…

– По сравнению со всеми другими правительствами мы умеренны, – непреклонно заявил Сен-Жюст и продолжил, приводя в качестве примера совершенно фантастические цифры пострадавших от «прежнего режима»: – В 1787 году Людовик XVI повелел расстрелять 8000 человек независимо от возраста и пола в Париже, на улице Меле и на Новом мосту. Подобные сцены возобновились по почину двора на Марсовом поле. По приказу двора вешали в тюрьмах; утопленники, которых вылавливали из Сены, были его жертвами. В заключении находилось 400 000 человек. Каждый год вешали 15 000 контрабандистов; колесовали 3000 человек. В парижских тюрьмах было тогда больше заключенных, чем сейчас. Во время голода войска выступали против народа. Окиньте же взглядом Европу! В Европе 4 миллиона заключенных, стенания которых не доходят до вас ^[137].

Затем следовало перейти к угрозам тем депутатам, кто был готов прислушаться к призывам о милосердии (а таких, заботящихся о собственной безопасности, в Конвенте было уже большинство):

– Основной причиной содержания под стражей являются не юридические отношения, а безопасность народа и правительства… Однако следует быть справедливыми; но справедливыми в соответствии не с интересом отдельных лиц, а с интересом общественным… Важнейший из всех законов – это сохранение Республики… Те, кто требует свободы для аристократов, не желают республики и боятся за себя. Явным признаком измены является жалость к преступлению в республике, основой которой может быть только непоколебимая суровость. Я призываю всех, кто выступает в защиту аристократов, содержащихся под стражей, предстать перед общественным обвинением в трибунале… Содержание под стражей связано с прогрессом разума и справедливости. В отношении к мятежному меньшинству мы перешли от презрения к недоверию, от недоверия к примерам, от примеров к террору… Требование открыть тюрьмы повлечет за собой нищету, унижение народа и новые Вандеи. Выйдя из тюрем, заключенные возьмутся за оружие, не сомневайтесь в этом…