Сен-Жюст. Живой меч, или Этюд о счастье - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Шумилов cтр.№ 11

Пожертвовать ради будущего торжества этих принципов своим будущим. Потому что в настоящем он сделал для них все, что было в его силах, и даже сверх того: способствовал казни короля, отрезавшей пути к реставрации; уничтожал «левых» и «правых» революционных вождей, старавшихся обеспечить блага революции только для части населения – или беднякам за счет богачей, или богачам за счет всех остальных французов, в то время как он хотел соблюсти «золотую середину» – счастье для всех; создавал новую республиканскую армию, с помощью которой спасал страну от иноземного нашествия сначала на Восточном, а потом и на Северном фронтах в течение всего II года Республики; участвовал в создании демократической конституции 1793 года и введении в действие революционной конституции – народной диктатуры Робеспьера, которому помог прийти к власти. И все для того, чтобы приблизить наступление Царства Справедливости, которое должно было воплотиться в новой Совершенной Республике на земле Франции. Если бы они победили…

В этот момент Сен-Жюст в последний раз взглянул в зеркало, и выражение собственных глаз подсказало ему три последних слова, которые перечеркнули весь этот его так никем и не написанный и не произнесенный «реквием»:

– Но он проиграл.

Молодой человек был высок, строен, тонок, почти пугающе красив, презрителен и надменен. Его овальное лицо с белой кожей, с нежными правильными чертами, словно как изваянное из мрамора лицо античного бога, хранило выражение абсолютного бесстрастия. Неподвижную голову, почти неестественно высоко поднятую, поддерживал гигантских размеров белоснежный галстук с бантом, туго обвязанный вокруг шеи. Голубой костюм модного покроя, застегнутый на все пуговицы, из-под которого виднелся белый жилет с красной гвоздикой в бутоньерке, коричневые лосины, короткие кавалерийские сапоги с отворотами (новая мода революции!), вьющиеся напудренные темно-каштановые кудри до плеч и небольшая круглая серьга в правом ухе только подчеркивали вид дамского угодника и прожигателя жизни. Но выражение больших серо-голубых глаз было иным. Немигающие, очень светлые, со стальным оттенком, они холодили и завораживали всякого, кто осмеливался взглянуть в них. Они напоминали глаза Ангела-истребителя. Это стало видно, когда молодой человек медленным размеренным шагом, не глядя по сторонам, прошел к деревянной трибуне, поднялся по ее девяти крутым ступенькам, и свечи от двух гигантских канделябров позади оратора осветили его бледное бесстрастное лицо.

Появление на трибуне этого никому не известного депутата было неожиданным. Начавшиеся сегодня дебаты о судьбе короля должны были решить не только участь низложенного Людовика XVI, но, возможно, и будущую судьбу одной из двух враждующих партий – Горы и Жиронды ^[11].

Жирондисты, пользующиеся в Собрании пока еще безусловной поддержкой большинства, начали дуэль с выступления Моррисона, депутата от Вандеи, человека, в сущности, малоизвестного, но речь которого, искусная и хитроумная, полная адвокатской казуистики, в которой не очень-то разбирались заполнявшие галереи для публики парижские санкюлоты ^[12], заставляла предположить, что ее тщательно готовила вся партия государственных людей. Отстаивая неприкосновенность короля, Моррисон, в пику Комитету законодательства, настаивавшего на том, что короля следует судить как обычного гражданина, заявил, что нет таких законов, по которым можно было бы судить королей. Даже если действия бывшего величества против собственного народа и были преступными, в тот момент, когда они совершались, не было законов, по которым они могли бы быть признаны за преступления.

Взывая к извечным законам справедливости, оратор указывал, что карать бывшего властителя Франции, считавшего, что он находится в своем праве, не только юридически неправомерно, но и несправедливо. «Закон нем по отношению к королю», – резюмировал бывший адвокат Моррисон. А если нет законов, по которым бывший монарх мог ответить перед своим народом, то сам суд над королем – беззаконие. Можно осудить монархию, но не личность! Людовик должен пасть, но не умереть. Заключение или изгнание за пределы страны без суда – вот судьба бывшего французского короля.

Доводы Моррисона были почти неотразимы. Зрители на трибунах, не владевшие отточенной логикой интеллектуалов, но уловившие, что жирондист требует для короля жизни, ответили на выступление жирондиста глухим ворчанием. Что нервно было воспринято большинством депутатов, которых Моррисон как раз убедил. Но это еще не был триумф Жиронды. И поэтому, когда торжествующий оратор направился к своей скамье, взоры обратились в сторону Горы. Кто выступит оппонентом неопровержимых, казалось бы, доводов депутата-адвоката? Кто из признанных вождей якобинцев посмеет первым встать на сторону беззакония?

И вот, прежде чем некоторые из представителей народа успели подумать о том, что, наверное, только сверхлогичный Робеспьер, самый респектабельный вождь Горы, способен поднять перчатку, брошенную Моррисоном, в их ушах прозвучал голос председателя, назвавшего имя, еще ни разу не произносимое с трибуны Конвента:

– Представитель Сен-Жюст от департамента Эна.

Итак, на неизвестного Моррисона Гора выставляла еще более неизвестного Сен-Жюста. Это был ловкий и даже, можно сказать, оскорбительный (если он был запланирован заранее) ход со стороны монтаньяров. Ибо депутат Сен-Жюст был самым молодым членом Собрания, этому тонкому изящному юноше можно было дать не более двадцати двух – двадцати трех лет; он не производил впечатления мыслителя ни своей ангельской внешностью, ни своим меланхоличным и почти отрешенным видом, с которым он просидел на верхних скамьях амфитеатра все два месяца непрерывных заседаний Конвента; о его принадлежности к монтаньярам можно было только догадываться.