Сталинъюгенд - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Кирпичников cтр.№ 22

— Да, папа, — в один голос ответили братья.

— Ну, тогда идите спать. Уже очень поздно.

Когда ребята ушли, Микоян снова проанализировал визит Берии с Меркуловым и сегодняшнюю беседу с детьми, решив, что деваться некуда — придётся завести разговор об этой истории с Иосифом. Никто другой не обладал полномочиями поставить в ней запятую.

Каким бы умным, проницательным и чувствительным к происходившему ни был Анастас Иванович, ему и в кошмарном сне не могло привидеться, что расследование, с ведома главного жреца, находится только в самом начале пути.

Евгения Даниловна была по-прежнему глубоко убеждена, что Феликс ей что-то недоговорил, и хотела выяснить, что именно ребята скрывают. Напрашивался новый разговор с сыном, представлявшийся весьма непростым. Занимая руководящий пост — Кирпичникова работала секретарем райкома партии по идеологии — она плохо умела вести мягкую, проникновенную беседу, а внутреннее ощущение подсказывало матери, что жёсткостью и напором от Феликса ничего путного добиться не удастся.

Весь следующий день после похорон Уманской она промучилась сомнениями и попыталась за ужином рассеять их, затеяв с Феликсом разговор, но в ответ на вопросы сын бормотал что-то маловразумительное. Тревога только усилилась. Совсем под вечер, когда парень ушёл спать, она выждала несколько минут и, стараясь не шуметь, без стука зашла к нему. Свет уже не горел. Сын лежал, повернувшись лицом к стене. Это было необычно — он всегда подолгу читал на ночь.

Услышав слабый скрип половицы, Феликс резко приподнялся, повернулся к двери и застыл, опёршись локтем на кровать. На его лице, осветившемся полоской света из коридора, проявились испуг и растерянность. Увидев мать, он испытал заметное облегчение и снова откинулся головой на подушку. Евгения Даниловна села возле сына и неожиданно для обоих нежно погладила его по голове.

— Фелинька, ты нам с папой не всё рассказал. Я в этом уверена. Знаю, что у вас могут быть какие-то свои тайны, но, по-моему, случилось нечто такое, чем ты просто обязан поделиться. Пойми — если у тебя беда, то, кроме родителей, никто не поможет. Расскажи, что ты скрываешь?

Феликс долго молчал — было видно, что он напряжённо думает. Мать не торопила и терпеливо ждала. Она знала, что сын способен трезво оценивать события — он хорошо учился и много читал, но это не мешало ему быть настоящим сорванцом. Хотелось увидеть, что пересилит сейчас — рассудок или детское упрямство. Вспомнилось, каким хулиганистым рос её любимец.

В четыре года, оставшись наедине с бабушкой, он взял в руку большой кухонный нож, решив выяснить строение её внутренностей. Обмершая от страха старушка едва успела запереться в уборной и два часа просидела в плену, ожидая спасительного прихода кого-нибудь из родителей «вождя краснокожих».

В шесть лет, гуляя с матерью, мальчик залез на самую макушку высокой берёзы и начал раскачиваться, рискуя сорваться и убиться насмерть. А она беспомощно стояла внизу, плакала и причитала: «Фелюсенька, родненький, ну слезь, пожалуйста. Я тебе конфет дам. В зоопарк свожу. Ну что ещё захочешь — всё сделаю». И когда он, как ни в чём не бывало, спустился на землю, она в награду отхлестала его по заднице. От этого воспоминания защемило, и нахлынула запоздалая жалость.

Позже сын утащил из дома и подарил какой-то шпане семейную реликвию — именные отцовские часы. За это ему тоже влетело по первое число, а часы потом долго искали, но всё-таки нашли и вернули Пете.

В десять лет, насмотревшись «Путёвку в жизнь», Феликс выкинул очередной фортель. Во дворе он подкрался сзади к соседу — второму секретарю Выборгского райкома партии Ленинграда — и бритвой вырезал у него из пальто здоровый кусок плотного драпа. Скандал тогда еле замяли. Это стоило и нового пальто, и прилюдной порки сына, и долгой успокоительной Петиной беседы с секретарем за бутылкой водки.

А Феликсу все нипочём. Уже после переезда в Москву он с друзьями смастерил из лёгкого картона огромный пистолет и прикрепил его крючком к ремню участкового. Милиционер инспектировал участок, а за спиной у него болтался бумажный мазуер длиной в полметра. Очевидцы писались от смеха, пока кто-то не указал стражу порядка на причину всеобщего веселья. И опять отцу пришлось за Феликса заступаться, а потом пороть.

Подросши, сын стал намного спокойнее — уже не был таким шкодливым. Но, может, это только кажущееся спокойствие? Воспоминания прервал голос Феликса:

— Мам, зря так волнуешься. После убийства мы растерялись…. никак не поймём, где он взял оружие?

— Опять завёл свою шарманку! Вас кроме пистолета что-то сильно волнует! — Мать вцепилась в сына мёртвой хваткой.

— Нет.

— Тогда, отчего у тебя был страх, когда я зашла в комнату?

— Н-не знаю. Вообще-то, когда папа сказал, что допросят, я и вправду испугался. Меня ведь никогда не допрашивали.

— Если нечего скрывать, то и пугаться нечего. Фелинька, ты уже достаточно взрослый. Должен понимать, что болезнь надо лечить, а не загонять её внутрь. Расскажи, что у вас произошло с Шахуриным?

— Мам, ну я обо всём сказал.

— Хорошо, я понимаю — родители тебе не указ. После похорон Нины ты встречался с одноклассниками. Я сознательно это разрешила — чувствовала, что у вас какая-то тайна. Думала — встретишься с друзьями и обсудишь, что будет, когда вылезут наружу ваши секреты. Какие тогда возникнут проблемы?! Но вы решили по-своему. Только не забывайте — эта история просто так в архив не спишется. Органы выяснят всё до самых мельчайших подробностей. Если вы что-то скрываете, это со временем станет, кому надо, известным!

— Мамочка, если вызовут, я ни одного слова не совру. Честное пионерское!

— А ты и считай, что уже вызвали. Ну-ка давай, рассказывай, как на духу!

— Да нечего мне рассказывать.

— …Ладно, подумай хорошенько. Может, чего и надумаешь вспомнить? — Евгения Даниловна встала и тяжёлой походкой вышла из комнаты, затворив за собой дверь.

Оставшись один, Феликс снова перевернулся на живот, обняв руками подушку и уткнувшись в неё лицом. Тело утонуло в страхе. Он очень боялся — если у Шахурина произвели обыск, чекисты нашли протоколы их тайной организации, среди которых мог быть последний, о присвоении ей названия «Четвёртая Империя».

От разговора с сыном у Евгении Даниловны остался неприятный осадок — ей не удалось вызвать Феликса на откровенность, хотя осталась уверенность, что он скрытничал. Её часто мучила изжога — вот и сейчас снизу поднялась горечь и обожгла рот. Зайдя на кухню, она налила в стакан «нарзана» и осушила его несколькими большими глотками. Стало немного легче. Прежде чем пытаться что-то предпринять дальше, Кирпичникова решила поговорить с мужем. Быстро сделать это не удалось — в тот день Пётр Иванович не приехал ночевать — на завтра было назначено заседание ГКО, и он сутками выверял и сверял с оборонщиками Устиновым и Новиковым сводки наркоматов и информацию, полученную с мест от его собственной службы, чтобы подбить баланс выпущенной продукции, вплоть до последнего ствола. Таким образом, разговор с мужем отложился.