Сломанный клинок - читать онлайн книгу. Автор: Айрис Дюбуа cтр.№ 20

Она не договорила — он рванулся к ней, стал горячо целовать ее губы, лицо, шею:

— Аэлис… любовь моя…

Аэлис, то ли отталкивая его, то ли притягивая к себе, шепнула:

— Робер, не оставляй меня! Никогда не оставляй, ни на один день, слышишь?..

Она снова оттолкнула его и, сняв с себя тяжелую серебряную цепь, к изумлению Робера, неожиданно легко отцепила от нее медальон и вложила в его руку.

— Он твой, друг Робер! Носи его в знак моей любви и твоей верности. Он защитит тебя и принесет удачу! И что бы ни случилось, обещай, что никогда не снимешь его…

В деревню он сумел отлучиться лишь на третье воскресенье после своего переселения в замок. С самого утра уйти не удалось — задержал Симон, заставил присутствовать при разбирательстве дурацкого дела: один стражник проиграл другому поножи, а у того их не оказалось, и теперь он клялся и божился, что никаких поножей в глаза не видел и вообще костей в руки не брал. Оба, хотя и ссылались на всех святых, врали совершенно очевидно, свидетели несли какую-то околесицу, и кончилось тем, что Симон потерял терпение и велел выпороть обоих игроков, пригрозив повторять это каждое воскресенье, покуда пропажа не найдется. Выходя из ворот, Робер услышал с хозяйственного двора вопли — явно притворные; стражникам полагалось наказывать друг друга, и они всегда делали это вполсилы — каждый рассчитывал на ответную любезность, когда дело дойдет до него самого…

У Мореля Робер застал гостя — он встречал этого человека и раньше, тот время от времени появлялся и исчезал; но единственное, что о нем было известно, — это что зовут его Шарль или Гийом Шарль, а родом он откуда-то с севера, о чем можно было догадаться по говору: имя свое он произносил как-то невнятно, вроде «Карль», «Каль». Был он уже не так молод, лет под тридцать, и, похоже, привык иметь дело с оружием, хотя не носил с собой ничего, кроме обычного ножа да еще крепкого посоха с окованным концом. Отец Морель, судя по всему, знал об этом Кале несколько больше, но держал сведения при себе.

Когда Робер вошел, кюре с гостем сидели за столом, доедая гороховую похлебку. От похлебки Робер отказался, а вина в кружку налил и, прислушиваясь к разговору старших, прихлебывал по глотку, отщипывая кусочки хлеба от положенной перед ним краюхи.

— …Я ведь не о себе говорю, — продолжал Каль, — я, мессир поп, человек вольный и умею за себя постоять, меня так просто не обидишь. А когда у тебя детишек полна горница, вот тут и впрямь беда. У нас в Мелло за эту зиму полдеревни вымерло от хворей и голодухи, а весной, только посевы взошли, их тут же и вытоптали… кто только по ним не прошелся! И соседние сеньоры счеты сводили с нашим, и солдаты короля, и солдаты Кноля, и солдаты Серкота… да вы-то все это сами знаете!

— Я не хуже тебя знаю о бедствиях вилланов, — согласился отец Морель. — Но разумно ли зло исцелять злом? Нет ничего проще, как увлечь за собой толпу, тем более когда это толпа обездоленных и голодных… А потом что?

Каль задумался, рассеянно следя за пляшущими в солнечных лучах пылинками.

— Что будет потом — не знаю. Но помню, что говорил один проповедник… провожал я его после проповеди, его тогда чуть стража не сцапала, он мне и сказал: «Никогда не забывай одного: если люди навсегда смирятся с насилием, наступит вечное царство Сатаны!»

— Значит, пусть льется кровь?

Каль повернул голову к отцу Морелю:

— Клянусь святым Дени, да! Кровь все равно льется, как и лилась, и всегда будет литься, это дело привычное…

— Страшные вещи ты говоришь, Гийом Каль, — прошептал кюре.

— А что? Он прав, — вмешался Робер. — Если бы пролили кровь того, кто убил Жака Фрерона, и опозорил его дочку, и поджег дом, — разве не было бы это богоугодным делом? Разве не сказал Господь: «Мне мщение, и Аз воздам»?

Отец Морель замахнулся и огрел Робера ложкой по голове:

— Не кощунствуй, окаянный! И не пытайся толковать Писание, коли ничего в нем не смыслишь! Встань и изыди! Побудь в саду, мне надо с тобой поговорить.

Робер потер лоб и, ухмыляясь, вылез из-за стола.

— Ничего, парень, — ободряюще сказал Каль, — считай, тебя благословили.

— Я вот и тебя сейчас благословлю тем же манером, негодник! — пригрозил разбушевавшийся отец Морель. — Что-то вы оба разошлись не к добру, да еще в воскресный день!

Робер вышел в задний дворик. Чубушник вокруг огорода отцвел и осыпался, кое-где лепестки еще держались, но слетали, как снег, стоило тронуть ветку. Робер прошел к грядкам, оглядываясь с тяжелым сердцем. Репа уже поспела, он вытащил одну, ополоснул от земли в поливочном чане и сгрыз. Солнце палило немилосердно, он закрыл глаза, стараясь не вспоминать…

Вчера господа снова выезжали на большую охоту, и снова он вынужден был смотреть, как этот наглый итальянец распускает перья перед Аэлис, как она искоса поглядывает на него с милой улыбкой. А как загорелся ее взгляд, когда флорентиец с копьем бросился на кабана! Подумаешь, подвиг совершил…

Что ж, пусть развлекается. Ноги его больше не будет в ее комнате, пока этот павлин толчется в замке! И исполнять ее капризы — присутствовать при их встречах и разговорах — тоже не станет, сегодня же скажет ей об этом. Ему тоже есть чем заняться! Он вспомнил зеленый луг за стеной замка, почувствовал на плечах тяжесть доспеха, снова ощутил то особое, непередаваемое «чувство оружия», когда в схватке ты весь словно срастаешься с ясеневым древком алебарды, с выгнутой рукоятью боевого топора, когда тяжесть меча удлиняет твою руку на три фута разящей стали… Раны Христовы! Он еще докажет им всем, что может достичь не меньшего.

Скрипнула дверь, и отец Морель вышел в сад. Робер поднялся ему навстречу:

— Простите, я вас разгневал.

— Что? А, ты об этом. Пустяки, в тебе говорит просто желание возражать. Так бывает, когда душа неспокойна. — Он остановился перед юношей и внимательно посмотрел ему в глаза. — Что с тобой, Робер?

— Ровно ничего, отец мой, — возразил тот, отведя взгляд.

— Сердце твое омрачено, и я бы хотел знать, в чем причина, сядь и расскажи мне.

Робер сел, весь внутренне настороженный. Только бы отец Морель не догадался!

— Ну… если начистоту, то я теперь вижу, что здесь в замке не очень-то выбьешься… Вот и не знаю, как быть, может, лучше оставить Моранвиль да попытать счастья на стороне?

Отец Морель покачал головой:

— Да, этого я и боялся. Не успел попасть в замок, как уже этого мало, уже тебе не терпится подняться на ступень повыше. Если так начинать, то, боюсь, не будет конца этим ступеням!

Робер улыбнулся:

— Почему же? Конец будет… когда-нибудь.

— Ох, Робер, ты сильно изменился, и сейчас сердце твое слепо ко всему, кроме стремления возвыситься. Что же касается намерения оставить замок, то я этому рад, и вовсе не потому, что на стороне ты скорее выбьешься…