Супер-женщина - читать онлайн книгу. Автор: Соня Дивицкая cтр.№ 38

– Ну что?

А ничего. Интересной работы для Германа не было, и откуда было ей взяться, в те времена никто не мог найти работу. Со стройки он сбежал через неделю, охранником его не взяли, немного посидел на ксероксе… Все это было не то.

Он гулял по городу, заглядывал в новые коммерческие магазины, которых раньше не было, и вдруг они все появились, и Герман там глазел на всякий хлам, который он не мог себе позволить… Топтался у ресторанов, которых тоже понаоткрывали, и ему хотелось зайти и заказать небрежно какой-нибудь «Кровавой Мэри» и заодно деваху с длинными ногами на коленки посадить.

Инна оставляла ему кучу книжек, говорила, что нужно готовиться в институт, что она поможет и вообще – мир прекрасен… Только он ничего не читал, у Германа началась депрессия. Он был мрачен, много спал, готовить перестал, ел ножом тушенку из банки и бухал.

«Мы живем как на качелях, – писала Инна в колонию, – энтузиазм, поиски работы, Герман легко окрыляется, но при первой же неудаче сдается, и все у нас падает вниз».

Она купила видеомагнитофон, на некоторое время игрушка Германа отвлекла. Он смотрел голливудские фильмы и заодно крутился на пятачке возле студии звукозаписи с крепкими ребятишками в черных кожанах. Инна возвращалась домой и непременно видела на экране знакомые лица – Терминатор и Рембо, фильмы про них ее муж любил больше всех.

– А я сегодня имела разговор с одним замполитом, – делилась Инна впечатлениями из другого мира. – Ну о-очень интересные мысли высказывает, начальник, заметь, по воспитательной работе. Все зэки сволочи. Их нужно бить! Душить!.. А я-то с ним не спорила! Я все это уже слышала! Просто руки опускаются, когда видишь работника ИТУ с развитием два двадцать…

«Два двадцать» – ей нравилось это выражение. Два двадцать – такова была стандартная высота потолков в Советском Союзе. И людей, которые не растут выше своего «потолка», Инна тоже называла «два двадцать».

В это время она заканчивала диссертацию, что-то там такое про «адаптацию после заключения». Иногда она просила Германа заполнить кое-какие анкеты, записывала, как меняется его настроение, просила его рассказать о своих ощущениях… Все это он послушно делал и поначалу в шутку замечал: «Я чувствую себя подопытным кроликом». Сначала в шутку. А потом его стало бесить… Все! Нищета, тупая работа, которую он презирал, и правильные разговоры. Особенно вопрос: «Ну, что ты делал сегодня?» Что делал он? Курил траву, варил пельмени и пулился в телик.

В тот день, когда его прогнали с очередной стройки, Герман сорвался.

– Ты хорошо устроилась, – начал он истерить, – свои делишки делаешь, карьера у тебя… Ты молодец. Только тебе рожать пора, ты сильно карьерой не увлекайся. Роди от кого-нибудь, кто поумнее, а я у тебя в шестерках буду…

Инна смотрела на Германа с ожиданием, она ждала его улыбку, которая все грубое смывала.

– Прости, – сказала она. – Больше никаких анкет и никаких вопросов. Только последний…

– Последний!

– Да… – Инна вздохнула. – Герман, скажи мне… Почему вы даете себя развратить?

– Развратить! – засмеялся он, в тот вечер у него была хорошая трава. – Ты это для науки спрашиваешь? Или тебе самой интересно?

– Я просто спросила…

– Любопытная, да? Тогда пойди на зону, не в гости за решетку, а помотай там треху…

После этого скандала Герман сбежал в первый раз. Инна искала его в студии звукозаписи, спрашивала о нем в ближайших пивных ларьках. Она заметила, что продавщицы из пивнушек улыбались ей как-то странно, оказалось, что многие из них были с Германом хорошо знакомы, глупые девки были ему приятнее умной жены. Он начал уходить из дома на ночь, на пару дней, и у ларьков Инна его всегда находила. Там же состоялся их последний разговор.

Неделю ее не было дома, она уехала в Одессу, на семинар по телефонам доверия. Вернулась – а Германа нет, и она побежала к пивнушкам, с заднего хода туда подошла и услышала, как он развлекает публику.

– Такая баба – и сама ко мне! Нет, вы прикиньте… Вы знаете, она какая? Умная! Образованная! Целомудренная!

Продавщицы заржали, одна захихикала:

– Чего-чего?

– Молчи, овца! – заткнул он девушку и пошел на второй разворот. – Такая баба! И сама ко мне! А кто я? Посмотрите на меня. Я же маленький! Противный! Злой!

Инна вышла к нему и прикрикнула, как мать на ребенка, который загулялся:

– Ты не маленький! Пойдем домой!

Герман, как всегда, улыбнулся, он был в хлам, поэтому улыбочка не очень удалась.

– Приехала… Ну, как там? Море теплое? Подзагорела, я смотрю…

– Пойдем…

– Нет, не могу! – начал он издеваться. – Я маленький! Мой потолок – два двадцать!

Он повесил клешни на пьяную мамзель, и та его чмокнула и скорчила Инне козлиную морду. Инна всю эту мелкую жестикуляцию даже не заметила и не стала орать, как орут все обычные несчастные женщины, когда мужья у них напиваются у грязных ларьков. Инна была не обычная женщина, она была мать Тереза. Она протянула Герману руку:

– Пойдем.

Не пошел он и в ответ промычал еще:

– И-и н-на!

…На следующий день вечером, когда Инна вернулась с работы в свое общежитие, дверь в ее комнату была открыта, из замка торчал ключ, его оставил Герман. Он приходил, когда ее не было, забрал свои вещи, заодно и видик, и телик, и кое-какие денежки. Инна про эти мелочи не говорила «вынес» или «украл», она говорила «забрал».

Больше она его никогда не видела, если не считать фотографии, ей передали ее спустя три года после расставания. Герман на этом фото сидел в какой-то тачке в модном костюме и улыбался. Этот снимок Инне прислал бывший воспитанник колонии, маленький Бабка, он снова сел за кражу и в тюремной больнице встретил Германа.

«Он меня там пригрел, – написал Бабка, – он приносил мне еду, мы много с ним разговаривали, вспоминали колонию. Герман сказал, что это было лучшее время в его жизни. В зоне у него все хорошо, но его там никто не любит».

Второй срок Герман опять получил за убийство, на этот раз ему дали пятнадцать лет. Инна тоже так и мотается всю жизнь по лагерям, по детским тюрьмам… Она занимается правозащитной деятельностью, но об этом я рассказывать не буду, в таких историях мне всегда интересно только начало, тот самый момент, когда женщина бросает свою теплую кухоньку и добровольно уносится в зону дискомфорта.

1

В здравом уме он ни за что бы к ней не поехал, тем более на ночь. По бабам он не шлялся, спал всегда дома с женой, и вообще жизнь его была безупречной, как белая бухгалтерия. Но тем не менее вечером в субботу он сам ей позвонил и для себя решил вполне конкретно: «Сейчас приеду и сразу ей вгоню».

«Буду минут через двадцать» – это прозвучало как распоряжение, потому что звонил он с работы, из своего кабинета, а здесь он привык говорить четко. Потом он вспомнил, что она ему не секретарша, и добавил: «Если можно». Но не было сомнений, что ему ответят: «Сережа! О чем ты говоришь? Конечно, буду рада». Именно так она и ответила.