В конце дня в таверне было пусто, если не считать их самих и нескольких стариков, оставленных семьями пить вино и согреваться у большого очага в центре комнаты. Потолок казался низким, помещение освещалось только огнем очага и дневным светом, который проникал в открытый дверной проем. Итакийцы шумно заполнили скамьи, начали сбрасывать доспехи и оружие, будто змеи, избавляющиеся от старой кожи. Куча кусков кожи, из которых делались доспехи, щитов из бычьих шкур и бронзы остались валяться на полу. Старики прекратили разговоры, они молча и с интересом наблюдали за вновь прибывшими, возможно, вспоминая те дни, когда их собственные тела были наполнены силой, чтобы носить доспехи, копья и щиты.
К тому времени, как все удобно устроились, крупная женщина принесла две глиняные миски, наполненные холодной водой. За ней следовал хозяин постоялого двора, неся еще две миски. Несколько секунд спустя воины уже смывали грязь с лиц и рук, а пара вернулась с большим сосудом с широким горлом, который они тащили вдвоем. В нем вино уже было разведено водой в пропорции один к двум. Воины вытерли руки о туники, наполнили деревянные кубки вином и выпили, утоляя жажду. Потом по кругу пустили корзины с хлебом. За ними последовали тарелки с жесткой козлятиной, а также с салатом и бобами. Подали много безвкусных пирогов из ячменной муки. Подобные им составляли их основную пищу на пути в Мессению.
Все ели без церемоний и не сдерживались, утоляя голод после многих дней пеших переходов, сражений и скудного питания. Люди почти не разговаривали, набивая животы, и наконец стали вытирать последними кусочками хлеба жир с тарелок. Затем Ментор потребовал еще вина и, когда языки у всех развязались, начались разговоры.
Вначале они вежливо обращались к Ифиту, задавая общие вопросы о его доме и семье. Но разговор медленно и уверенно поворачивал к Геркулесу. Все слышали, как парень сказал Одиссею, что ищет лошадей, предположительно украденных самым знаменитым воином в Греции. Возбуждение участников отряда чувствовалось с тех пор, как имя Геракла было упомянуто. Эперит уже знал бесчисленные истории о его силе, которой никто не может противостоять, отваге, доблести и воинском мастерстве, а также бесконечных любовных победах и похождениях.
Некоторые говорили, что Геракл изменяет движение рек одними руками, другие — что он переспал с пятьюдесятью девственницами за одну ночь, а прочие — что силач убил гигантского льва голыми руками. Благодаря этим рассказам Геракл становился живой легендой, хотя до краткого упоминания его Ифитом воин из Алибаса не думал, что этот человек все еще жив. Его нянька рассказывала ему истории о Геркулесе в детстве, поэтому он казался Эпериту скорее героем легенд, чем реальным человеком — существом из прошлого, который едва ли мог относиться к их времени.
Но силач оставался в живых, что подтвердил Ифит. Молодому человеку не потребовались подначивания воинов, чтобы подробно рассказать им о посещении Гераклом его дома в Эхалии. Вино способствовало открытости. Итакийцы задавали вопросы, и слова скоро полились потоком изо рта юного лучника. Итакийцы слушали их, как скот пьет воду из желоба. Даже Одиссей склонился вперед над кубком, чтобы услышать, что хочет рассказать новый товарищ. Но Эперит обратил внимание, что его глаза постоянно поглядывают на лук, прислоненный к стене.
Давным-давно Иврит, отец Ифита — царь Эхалии и известный лучник — предложил отдать свою дочь замуж за того человека, который сможет победить его в стрельбе из лука. Поскольку сам Аполлон обучал Эврита стрелять из лука, он мог быть уверен в результате, справедливо гордясь своим мастерством во владении этим видом оружия. Но его репутация была так хорошо известна, что лишь немногие потрудились ответить на вызов, и красивой дочери угрожала участь старой девы.
В то время Геракл был другом царя. Эврит обучал его стрельбе в юности, и они остались приятелями. Но жена Зевса, богиня Гера, ненавидела Геракла, наслав на него безумие и заставив убить собственных детей. Когда он пришел в себя, то отказался от жены Мегары. По совету Пифии Геракл искупал вину, служа рабом у царя Эврисфея из Тиринфа.
Будучи в рабстве у Эврисфея, Геракл решил принять вызов старого друга, чтобы жениться на Иоле, рассматривая ее, как потенциальную замену несчастной Мегаре. У Эврита не было выбора, кроме как принять вызов. Это стало вопросом чести, хотя у царя-лучника и имелись опасения. Ведь ходили слухи, будто стрелы Геракла волшебным образом направляются к цели.
Так и вышло. Геракл стал первым человеком, победившим Эврита в стрельбе из лука.
Но царь знал и про любовь Геракла к женщинам, и про отношение к Мегаре. Друг или нет, но он слишком любил дочь, чтобы отдавать ее в жены худшему мужу в Греции. Поэтому, как объяснил Ифит, его отец объявил результаты соревнований недействительными из-за волшебных стрел Геракла и выгнал его из дворца. Только один Ифит возмутился таким отношением к знаменитому гостю. Им руководило сильное чувство справедливости, кодекс героев и дружба, которая возникла между ним и Гераклом во время недолгого пребывания последнего в гостях.
— Мне было неприятно видеть, как такого могущественного человека вышвыривают из дворца, словно нищего, — признался он. — А когда через несколько дней украли двадцать четыре лучшие лошади, я единственный не поверил, что это сделал Геракл. Такая мелкая месть ниже его достоинства. Он скорее бы в одиночку штурмовал дворец и положил нас всех на плитки пола, как опавшие листья осенью.
Воины пытались представить Геракла — огромного, даже более мускулистого, чем Одиссей, мужчину вполовину выше его ростом. Они видели мысленным взором, как он одним ударом кулака раскрывает двери, ведущие во дворец, а затем режет Эврита и его стражников, словно стадо козлов. Герой проносился в их мыслях, словно ураган. Наконец они заметили, что Ифит прекратил рассказ.
— И что ты думаешь теперь? — спросил Ментор. Он заговорил первым после того, как царский сын начал повествование.
— Среди людей, с которыми я разговаривал, ходят слухи. Они говорят, что большой табун лошадей на север, к Тиринфу, гнал одинокий воин в шкуре льва. Это был крупный мужчина с мускулами, не уступающими по размерам валунам. Они так говорят. Я же направился на юг в Мессению, надеясь, что лошади моего отца будут спрятаны здесь ворами, а не Гераклом.
Теперь заговорил Галитерс.
— И ты все еще отказываешься верить, что твой друг украл этих ценных лошадей? Мне кажется, что это сделал он. Все ясно, как день. В конце концов, все знают, что Геракл — раб в Тиринфе и носит шкуру Немейского льва, которого убил в Немее. То, что ты говоришь, представляется мне не слухами, а новостями.
— Да, — согласился Ифит. — Это может отрицать только дурак — или друг. Но даже верность и преданность не могут подавить подозрения. Я уже давно думаю, что должен встретиться с Гераклом и посмотреть ему в глаза.
Дамастор откинулся на спинку скамьи и присвистнул, выражая мысли всех остальных. Эперит посмотрел на Ифита в новом свете. Как мальчик может даже думать о том, чтобы выступить против Геракла?! Только чрезвычайно храбрый человек может стремиться к поединку, который закончится его собственной позорной смертью.