– Пираты с Юга! – воскликнули они в ужасе.
– И ветер слабеет… – заметил Онишке.
Ветер действительно стихал, но несмотря на это лодка двигалась очень быстро, и ее преследователям пришлось поднять все паруса и налечь на весла, чтобы не увеличить расстояние – метров в пятьдесят, – отделявшее их от беглецов.
Но вскоре ветер совсем стих, и крепкие рабы – гребцы вражеского судна – быстро уменьшили дистанцию. До рифов оставалось еще около трех миль, когда первые вражеские стрелы упали в воду совсем рядом с кормой лодки Анкора.
Анкор приказал юношам лечь на палубу и хотел занять самый опасный пост – кормчего, но товарищи не дали ему покинуть нос лодки. Сотни пиратских глоток издали торжествующий вопль, когда Фоарон, крепко державший рулевое весло, упал ничком: его горло пронзила стрела. Лодка тут же сбилась с курса и очутилась в опасной близости от скал. Анкор и Онишке вскочили на ноги. Пытаясь добраться до кормы, Онишке нечаянно сбил с ног Анкора, но так и не смог достичь цели: его бок пронзила стрела. Когда вторая стрела попала ему прямо в середину спины, он перевернулся в воздухе и упал за борт.
Анкору удалось подняться, но страшный толчок выбросил его прямо в море: лодка налетела правым бортом на риф и стала быстро тонуть. Захлебываясь в морской пене, почти потеряв сознание от удара о воду, юный ученик Саримара едва начал приходить в себя и осознавать случившееся, как чьи-то грубые сильные руки вырвали его из воды и швырнули на палубу пиратского корабля.
– Ты кто? – спросил человек лет тридцати с бронзовым отливом кожи, по всей видимости главарь. Он был одет в некое подобие длинной рубахи из черной кожи, на груди красовался маленький бронзовый амулет.
Анкор не сказал ни слова; он прекрасно понимал, что такое поведение погубит его, но обет молчания все еще не позволял ему отвечать на вопросы.
– Я тебя спрашиваю, кто ты, жалкий пес! Говори, или я зарежу тебя! – пират в бешенстве схватился за рукоятку короткого широкого меча, висевшего у него на поясе.
В ответ он получил ледяной, полный презрения взгляд. Главарь готов был уже исполнить угрозу, но его руку удержал другой человек, одетый в красно-зеленую тунику, – видимо, капитан судна.
– Оставь его, Мопа! Это, верно, один из учеников, соблюдающий обет молчания… Ты ни за что не разговоришь его. Я хочу, чтобы он остался в живых: его можно продать в ближайшем порту или потребовать за него выкуп в Куме, если хитрые жрецы будут готовы заплатить за жизнь парня чем-то более ощутимым, нежели красивые слова! Уведи его вместе с остальными пленниками, но не нагружай тяжелой работой – а вдруг он действительно дорого стоит?
Главарь, которого звали Мопа, дождался, пока капитан ушел, и, рассвирепев от насмешек матросов, бросил Анкора на палубу, уселся ему на грудь и стал мазать дегтем его лицо.
Жестокая забава вызвала хохот зрителей. Некоторые из них тоже набросились на Анкора и не только пачкали его дегтем, но и заставляли есть его.
Бедный юноша чувствовал, как трещали его ребра, дыхание его прерывалось; постепенно все вокруг погрузилось во мрак, и он потерял сознание.
Очнувшись, Анкор не смог сдержать стона: болел каждый сустав, он чувствовал себя слабым и больным. Вдруг юноша услышал женский голос, и это помогло ему прийти в себя.
Анкор открыл рот, чтобы ответить, но вместо слов издал только слабый неясный звук – и сразу же вспомнил о своем обете молчания. Кивком головы он подал знак, что слышит, и показал на свои сомкнутые губы.
– Я понимаю тебя! Судя по твоей скромной одежде и по эмблеме Великого Храма, ты ученик, Посвященный, соблюдающий обет скромности и смирения, и, видимо, не имеешь права разговаривать.
Анкор еще раз утвердительно кивнул.
– Не бойся, – сказала другая женщина, – мы не решились трогать твою тунику, Сын Солнца! Мы только побрызгали тебе лицо водой, потому что ты стонал от боли… К счастью, похоже, кости твои целы.
Анкор с трудом встал и ласково погладил по голове обеих несчастных пленниц. В трюме длиной около четырех метров ютились больше двадцати молодых женщин, одетых в лохмотья. Некоторые из них лежали на полу, видимо они были больны или ранены.
Юный Посвященный сделал несколько шагов и остановился под небольшим окошком в потолке, через которое он с трудом различал тусклый свет заката, уже переходившего в ночь. Анкор вернулся в свой уголок и уснул только после долгих раздумий о том тяжелом положении, в которое попал.
Тревожный сон его прервали дикий хохот и крики, доносившиеся из люка. Трюм, погруженный во тьму, вдруг осветился факелами; подняв взгляд, Анкор увидел открытый люк. Кто-то грубо втолкнул в него двух обнаженных девушек, и они упали на спящих подруг. Хохот матросов затих, среди пленниц возник переполох. Кто-то зажег факел, и при его свете Анкор разглядел несчастных, рыдающих созданий. Их тела были сплошь в синяках – видно было, что их жестоко избивали.
– Ты уже сам заметил, юноша, – обратилась к Анкору первая женщина, – что те, которые называют себя офицерами, – еще более развращенные и подлые существа, чем простые матросы. А Мопа, их главарь, хуже всех. Он родился в северных землях, но предал их, присоединившись в последнюю войну к ордам с Юга.
Чуть позже, когда погасили факел, милосердный сон принес утешение несчастным жертвам, но Анкор уснуть не мог – кошмары терзали его душу. Онишке и Фоарон погибли… А его учитель Саримар… как он будет страдать, когда узнает, что его ученик попал в плен! Или его уже считают мертвым? А он сам – сумеет ли он выйти победителем из этого тяжелого испытания, как это удавалось ему раньше? Или его ждет скорая смерть от руки безжалостного и беспощадного хозяина? А может быть, остаток дней ему суждено провести на этом корабле – закованным в кандалы, на скамье рабов-гребцов? Капитан говорил этому бездушному Мопе, что надо потребовать выкуп у жрецов Храма… Анкор недоумевал: разве божественные жрецы Кума унизятся до того, чтобы поддаться шантажу?
«Нет! – кричал в его душе внутренний голос. – Сыны Солнца никогда не склонятся перед губителями душ!»
Вереница мучительных, мрачных мыслей проходила траурным кортежем в голове юноши. Когда человек пребывает в полном отчаянии, даже самая тяжкая боль, камнем лежащая на душе, может превратиться в уютную пещеру, в убежище, приносящее облегчение…
Первый рассвет в заключении Анкор встретил глядя сквозь маленькое зарешеченное окошко наверху. Впервые за долгое время юный Посвященный не мог совершить утренний обряд жертвоприношения Солнцу и мог лишь все свои мысли устремить к высшим планам сознания.
Вскоре после полудня два меднокожих воина спустились по деревянной лестнице и приказали пленницам отдраить палубу.
– Шевелитесь, белые собаки! Сегодня ночью мы прибываем в порт, на невольничий рынок! Корабль должен блестеть, надо показать, что мы – люди могущественные, – донесся через головы солдат грубый, резкий голос Мопы.
Одна за другой пленницы поднимались по трапу – все, кроме двух бедных девушек, избитых накануне, которые в ужасном приступе лихорадки лежали в одном из грязных углов трюма.