1612 год - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Евдокимов cтр.№ 54

Неустанно заботился царь о развитии торговли, не жалел времени, чтобы поговорить с английскими, голландскими, немецкими, итальянскими купцами, обещая им всем льготы и отмену пошлин. Но с некоторой поры Димитрий все чаще и чаще заговаривал о предстоящей войне. С кем? Посланник Сигизмунда, знакомец царя еще по Кракову, Александр Гонсевский склонял его воевать против шведского короля, Карла Девятого. Римский император просил войск против турок, обещая в награду выдать за него замуж одну из племянниц. Димитрий охотно соглашался на предложения, но Маржере, зная его лукавый нрав, догадывался о намерении царя повести войско по той самой дороге, что привела его в Москву, только в обратном направлении. Уж слишком часто Маржере проводил в покои царя гонцов из Польши и Литвы, прибывавших тайно, отнюдь не по воле короля. Однажды краем уха полковник слышал, как, провожая в Краков своего личного секретаря Яна Бучинского, Димитрий произнес на прощание фразу:

— А главное, скажи, мол, император готов дать на опалу шляхты сто тысяч форинтов и что в Смоленск отправляется воинский наряд — пушки да порох. В скором времени я и сам там с войсками буду!

«Не похоже, что царь на войну с турками собирается. Дорога на Анатолию ^[46] лежит куда южнее!» — подумал про себя Маржере.

Впрочем, вскоре догадки француза сменились уверенностью. Димитрий часто расспрашивал его о Генрихе Наваррском, о том, как отважному принцу удалось перехитрить Гизов и самому ухватить французскую корону.

— Да, хитрость нам, владыкам, нужна! — сказал он однажды, задумчиво глядя на пламя в печи. — Вот и я сам…

Он испытующе взглянул на полковника, прислонившегося спиной к теплым изразцам, и, решившись, продолжал:

— Когда я был в Кракове в качестве безвестного просителя, то обещал Сигизмунду все, что он просил, — северские земли, Смоленск, Новгород. Почему я так охотно это делал? Потому что доподлинно знал, что ему недолго сидеть на троне. Краковский воевода Николай Зебржидовский, Юрий Мнишек и его дальняя родня — Старицкие уже тогда затевали против Сигизмунда рокошь. ^[47] Они предложили мне помощь, чтобы я занял отцовский престол. За это я обещал, что поддержу рокошан в борьбе с королем, и дал согласие быть государем обоих царств — Русского и Польского. В залог того, что не обману своих друзей, — Димитрий понизил голос, хотя вокруг стояла надежная охрана, — я тайно принял католическую веру… Видишь? — улыбнулся он Жаку. — Совсем как твой Генрих. Как он говорил? «Корона стоит двух обеден». Теперь настал мой час — сдержать слово, данное Зебржидовскому и Мнишекам. Держись, Сигизмунд!

— А Лев Сапега знает о предстоящей рокоши? — не удержался Маржере.

— Лев Сапега? — Царь с мрачной подозрительностью взглянул на полковника. — Почему ты вдруг заинтересовался Сапегой?

Маржере понял, что сказал лишнее. Но его спасла обычная находчивость. Не меняя мины рассеянного любопытства, он проронил:

— Ну, как же! Сапега, я слышал, один из влиятельнейших вельмож, великий канцлер Литвы. От того, на чьей стороне он будет, зависит очень многое.

— Ты прав, — согласился, успокоившись, Димитрий. — Что я могу сказать? Со Львом Сапегой мы — старые знакомцы. Его главное устремление — вернуть свои родовые поместья под Смоленском. Я обещал ему эти земли, потому он — мой союзник. Однако этот ясновельможный пан — великий хитрец и всегда делает ставку на сильнейшего. Если рокошане будут побеждать, он будет за меня, а если — король, может перебежать в его лагерь…

Маржере убедился, что слово Димитрия не расходится с делом. Почти ежедневно они бывали на Пушечном дворе, где царь наблюдал за отливкой мощных орудий, делал из них испытательные выстрелы, удивляя бывалых пушкарей своей меткостью.

Думал он и о будущей армии. Дал указ окольничему Михаилу Борисовичу Шеину собрать ко двору дворян, отличившихся воинской доблестью. Так князь Дмитрий Пожарский вновь оказался в Кремле. Царь не торопясь объехал строй всадников, оглядывая каждого с прищуром, будто лошадник, оценивающий коней. Осмотром он остался доволен и велел Шеину разбить отряд на две армии. Одну возглавил сам Димитрий, подобравший себе воинов помоложе, другую, в которую вошел цвет московской знати, — Шеин.

Армии двинулись одна за другой в царское село Вяземы, где на высоком холме по приказу царя уже была построена настоящая бревенчатая крепость. Здесь всадники вновь выстроились строем, друг против друга. Царь, выехав на середину, прокричал зычным голосом:

— Помните Кромы? Несколько десятков тысяч воинов не могли одолеть шестьсот казаков доблестного Андрея Корелы. И не потому, что не хватало храбрости! Не было умения! С сегодняшнего дня мы будем учиться брать крепости и оборонять их, чтобы потом каждый из вас вел своих воинов только к победе!

Всадники спешились, сняли с себя оружие. Каждому была вручена длинная палка, которой можно было действовать как копьем, а в случае нужды — и как мечом. Был брошен жребий. Армия Шеина заняла крепость, а армия Димитрия стала готовиться к штурму.

Выпавший накануне первый снег решил проблему оружия. В осажденных полетел град снежков — причем Маржере, который находился со своими гвардейцами в составе царской армии, приказал внутрь снежков закладывать камни, так что попадания в лицо были весьма ощутимы. После «обстрела» Димитрий повел своих солдат на штурм.

Сначала осажденным удавалось отпихивать лестницы, приставляемые к стенам. Но град снежков усилился, и, воспользовавшись замешательством, часть воинов Димитрия забрались на стены с противоположной стороны. Вскоре рукопашная схватка уже велась в самой крепости. Пожарский, находившийся подле знамени, с уханьем, как во время колки дров, сшибал увесистой палкой одного противника за другим. Вот отлетел старый приятель Иван Хворостинин, получивший неожиданный удар по ногам! За ним подскочил Михаил Шуйский, которого князь ткнул палкой в грудь с такой силой, что тот потерял равновесие. Пожарский боковым зрением увидел, как один из воинов, обойдя его сзади, схватился за древко знамени. Пожарский в длинном прыжке достал противника, вложив всю свою богатырскую силу в удар палкой по шлему. Воин со стоном опрокинулся навзничь.

— Ты что наделал, медведь! — услышал он крик поднявшегося Хворостинина. — Это же государь!

Пожарский смущенно опустил палку, и в этот момент удар обрушился на его серебряный шишак. Оказалось, что отомстил за царя подкравшийся сзади Маржере. На миг в голове князя все помутилось, он припал на одно колено, но тут же пришел в себя и открыл глаза. На него в упор смотрел царь, еще продолжавший сидеть на земле. Сжав плечи, он озабоченно ощупывал голову.

— Это ты меня так ударил? — спросил грозно.

— Б горячке не разобрал, кто к знамени лезет, — смущенно пробормотал Пожарский.

— Смотреть надо, — ворчливо заметил Димитрий и, оглядывая вмятину на шлеме, вдруг захохотал: — Вот это удар! А если бы саблей или палашом — так и разрубить мог?