Сердце проклятого - читать онлайн книгу. Автор: Ян Валетов cтр.№ 73

— Преступники будут распяты, кресты с их телами выставлены на Кальварии в назидание тем, кто замышляет против Рима, его народа и власти! — прокричал игемон, отведя взгляд.

Речь произнесена. Обязанности исполнены. Можно выпить вина, смешанного с прохладной водой.

Прокуратор сошел с балкона в тень галереи и с наслаждением вытер лицо куском влажного полотна, поданным услужливым слугой. Осужденным на смерть сегодня не повезет — удивительно жарким выдалось утро. Страшно подумать, как будет печь солнце к девятому часу! ^[44]

Афраний ждал его возвращения, подпирая плечом колонну. На плечах его был все тот же плащ. Казалось, начальник тайной службы совершенно не страдал от жары и жажды. Пилат же был согласен выпить не только вина с водой, а и простой солдатской поски ^[45] — здешнее беспощадное солнце иссушало его плоть, превращая кровь прокуратора в густую, словно смола, жидкость.

— Двойного оцепления не снимать, — приказал Пилат негромко, утирая испарину. — Хочу быть уверенным, что никто не попытается их отбить.

— Слушаюсь, прокуратор, — отозвался Афраний.

Он и не собирался отзывать оцепление, но ничего не сказал по этому поводу — игемон должен чувствовать, что ситуация подчинена только ему самому. Его же, Афрания, дело — сделать так, чтобы ни у кого не возникло даже мысли, что власть не контролирует происходящее.

— Проследи, — бросил Пилат через плечо, и, не дожидаясь ответа, пошел прочь своей переваливающейся походкой кавалериста.

Афраний спустился вниз, в преторий, и уже на лестнице услышал звуки ударов. Солдаты вымещали на приговоренных обиду за убитых товарищей.

Увидев начальника тайной службы, центурион крикнул:

— Прекратить! — И солдаты немедля отступили.

Арестованные выглядели помятыми. Избить основательно их не успели, только надавали тумаков.

Афраний неодобрительно скривился, и Лонгин подобрался, словно приструненный хозяином пес. По его команде легионеры окружили арестованных и по живому коридору из солдат оцепления повели их в крепость Антония.

Афраний ненавидел присутствовать при экзекуции. От мучений казнимых удовольствия он не получал, хотя, будучи воином, пережившим не одну кампанию, к виду крови и разорванной человеческой плоти был привычен и даже равнодушен. Но поле боя — это одно, а двор Антониевого дворца — совсем другое. А предстояло присутствие… Приказ прокуратора — ничего не поделаешь.

Устав предписывал начать казнь с «сорока минус один» ударов плети-многохвостки, в каждый ремень которой были вплетены кусочки костей или металлические шарики, после этого на спине осужденных практически не оставалось живого места. Закон ограничил количество ударов не из соображений гуманности, а для того, чтобы казнимые не умерли до того, как их поднимут на крест. Умереть под бичом было бы слишком легко для приговоренного, смерть которого должна была послужить наглядным примером.

Пока осужденных привязывали к столбам, Афраний нашел себе укромное место подальше от места бичевания, сел вполоборота и, когда первый флагрум ^[46] со свистом рассек воздух, постарался ничего не слышать. Но не слышать и не видеть не получалось. Когда плети обрушивались на спины приговоренных, кожа расходилась с противным треском. Звук этот проникал в плоть и царапал по обнаженным нервам Афрания. И это было невозможно терпеть: сводило лопатки и, казалось, вдоль позвоночника кто-то водит большим куском льда. Во рту сделалось горько.

Казнимые страшно кричали, Дисмас при каждом ударе не орал, а выдыхал со стоном, и это было так пугающе, что Афранию хотелось заткнуть уши, именно услышав этот нечеловеческий всхлип.

Начальник тайной стражи встал и заставил себя посмотреть на работающий в поте лица палачей. Легионеры были злы и веселы. Они уже чуяли запах крови — та в изобилии лилась по исполосованным спинам, покрывая ноги и ягодицы осужденных красными блестящими ручьями. Из разрывов выползало вспухшее мясо и густо плевали алым перебитые сосуды, а палачи переговаривались и похохатывали, соревнуясь в силе и точности удара.

А ведь еще час назад мне казалось, что я люблю свое ремесло, подумал Афраний и стиснул челюсти так, что хрустнули зубы. Это необходимо. Если нас не будут бояться, у нас не получится править. Этих людей казнят справедливо, они преступники…

Он посмотрел на повисшего на ремнях Иешуа, на его спину, сочащуюся, словно только что освежеванная туша. Изо рта бродячего философа свисали розовые нити слюны, закатившийся глаз уставился на солнце, тело, покрытое потом и кровью, блестело в свете дня, будто под слюдяной пленкой.

Афраний снова сел и начал разглядывать руки. Ладони были сухими, кожа поскрипывала, когда он тер ее пальцами.

Еще несколько минут, и бичевание закончится. Закончится, закончится, закончится…

Удар, крик, удар…

Зазвучали голоса легионеров. С шумом упало на землю первое тело. За ним второе. Афраний услышал, как кто-то плачет, и поднял взгляд.

Плакал Дисмас. Плакал, и изо рта у него текла густая, почти черная кровь, между губ болтался наполовину откушенный язык. Из его круглых, навыкате, глаз катились крупные горошины слез.

Иешуа не плакал и не стонал, он лежал на спине возле своего столба, загребая ногами пыль, в которой перекатывались тусклые шарики кровавых брызг. Он был в сознании, но взгляд у него был мутный, бродящий из стороны в сторону бесцельно — так смотрит на мир смертельно раненое животное. Например, жертвенный агнец, которому острый клинок жреца уже перерезал горло.

Ремесло, подумал начальник тайной службы при прокураторе Иудеи, проклятое ремесло…

Израиль. Ершалаим

Район Яффских ворот

Наши дни

Как ни странно, опасность первым заметил Ави. Он глянул в боковое зеркало и сразу стал меньше, сдулся, словно воздушный шарик, проколотый булавкой. Парень не был трусом. Боевого опыта, конечно, не хватало, но учили в контрразведке на совесть, загоняя некоторые действия в область рефлексов. Рефлексы и сработали. Можно было, конечно, попробовать использовать металл дверец, как щит, но АК легко прошивает тонкий штампованный лист автомобильной стали. В принципе, вариантов было немного, но они были, и, возможно, Ави выбрал не самый лучший из них. Но сагам ^[47] повел себя, как боец и как мужчина. И умер, как мужчина.