Поняв, что ничего более интересного уже не произойдет, Айседора попросила кого-то из гостей, разбирающегося в машинах, привезти авто к дому, после чего отправилась с детьми прогуляться перед сном.
Точно поверженный рыцарь, д’Аннунцио провалялся пару часов в гостиной, после чего вернулся в Париж.
Успешно отбив очередную атаку «жреца любви», Айседора чувствовала прилив сил, еще бы, по словам знакомых, она пока была единственной женщиной, с успехом избегающей сетей этого признанного сердцееда. Впрочем, она ни в коей мере не ожидала, что тот смирится с поражением, и просто продолжала принимать гостей в своем салоне, угощая их собственными танцами, а также приглашая знаменитых музыкантов, актеров, певцов, которым Зингер щедро платил за выступления.
Однажды Парис задумал персидский вечер, на котором гости раскуривали бы кальяны, исполнялась восточная музыка, между столиков и диванов танцевали прелестные полуголые девушки и бродил факир с огромной пятнистой змеей. Уже более-менее зная все парижские сплетни, наряженная шахиней Айседора взяла на себя почетную обязанность решать, где и с кем будет коротать вечерок тот или иной гость. Обычно она сразу же разбивала супружеские пары, устраивая свидания любовников, которых ловкая хозяйка вечера прятала в таких потаенных и закрытых зеленью уголках сада или ателье, превращенного ловкими ручками Пуаре в дивные тропические заросли, что их там не могли бы проследить даже специально нанятые для этого дела сыщики.
Как обычно, гости веселились глубоко за полночь, тем не менее кто-то уезжал, кто-то оставался. В конце концов, поняв, что Парис занял господ игрой в карты и ее отсутствие вряд ли огорчит хоть кого-то, Айседора направилась в комнатку Цирцеи, чтобы закончить там вечер в приятной компании поэта и драматурга Анри Батайля117, приехавшего на праздник вместе с Бертой Бади, но, должно быть, потерявшего ее в глухих зарослях экзотических растений, где она еще несколько часов назад пила вино в компании молодого и талантливого журналиста. В любом случае, Анри было нечем заняться, и Айседора пригласила его выпить с ней по бокалу шампанского. Анри Батайля Дункан знала еще со своего первого приезда в Париж, их познакомил князь де Полиньяк А потом они с Зингером время от времени выбирались в театр на знаменитые драмы Батайля. Практически все из жизни и быта светских кругов Парижа, прототипы легко узнавались, оттого в зале на спектаклях по Батайлю легкий шепоток и всепонимающие кивки и улыбки. Еще бы… такие пикантные подробности не всякому журналисту удается накопать. Интриги полусвета и артистической богемы, реальные скандалы из жизни обеспеченных и уважаемых людей. Никто не укроется от вездесущего писателя! Его проклинают, регулярно пытаются побить, вызывают на дуэль, но зато и кланяются. кланяются Анри ниже, чем королевской особе.
В спектаклях Батайля женщины порывисты и предельно страстны, а практически у всех героев-мужчин проблема на проблеме. То долг (служебный, супружеский), отношения с законом и моралью. К примеру, сюжет – еще молодая женщина влюбляется в друга своего сына, бежит с ним из дома и спустя время возвращается разбитая, опозоренная, потерявшая все. Это спектакль «Мама колибри», на сцене с 1904 года, на несколько языков переведен, в том числе и на русский.
Анри Батайль непросто описывает нечто, похожее на услышанное в модном салоне, он чутко прислуживается к интересу публики. Куда ветер подует. Приехала Дункан, вошла в моду, открыла свой салон, журналисты о ней статью за статьей, а он – пьесу о знаменитой босоногой танцовщице («La Femme Nue» – «Обнаженная»), премьера в 1911 году прошла. Дункан не против, посетила, аплодировала, цветы прислала. Не дура, понимает цену рекламы, да и Батайль в зените своей славы, таких не журить за чрезмерную откровенность, да и… разгул фантазии поощрять нужно. Будучи в России, Айседора видела самые знаменитые спектакли по пьесам Батайля: «La Vierge Folle» – «Дева Неразумная», «Poliche» – в русском переводе «Под маской шута», «La Marche Nuptiale» – «Свадебный марш» – названия сами за себя говорят.
А тут еще Анри шампанского ей подливает и нежно так в ушко целует, Айседора откинулась на диване, голову запрокинула, кудри золотые по драгоценной материи разметала, зеркала ее красоту многократно повторили, одна копия другой краше, да только подлинник во все времена больше ценится. Батайль, похоже, вдохновение ощутил, сам стихи шепчет, а проворной рукой уже пухлую грудь нашаривает, Айседора же то ли в шутку укрыться от нескромных объятий пытается, то ли сама губы и белую лелейную шею для поцелуев подставляет, а зеркала все это бесстыдно множат, и Айседору, и Анри, и бутылку, почти уже пустую.
Глядь. А в дверях у них зритель нарисовался, в точности как в какой-то драме Батайля. Зингер, должно быть, занемог над карточным столиком, решил с любимой женщиной до утра поворковать или в постель ее пьяную препроводить, а самому уже дальше оборону держать. Все равно публика до завтрака не разойдется, а тут. зеркала картинку дивную множат, словно издеваются.
Обозвав Айседору шлюхой, он чуть ли не кубарем слетел с лестницы, после чего до будуара донеслись его крики и ругань, Зингер пересказывал увиденное наверху. После чего плюнул и, заявив, что уезжает и ноги его здесь не будет, покинул ателье.
«Все пропало», – прошептала сбежавшая за любовником Айседора, разглядывая перекошенные лица гостей, после чего, обнаружив на одном из диванов пианиста Генера Скина, попросила его сыграть «Смерть Изольды» и, переодевшись в белый хитон, танцевала до зари.
Водевильная ситуация, точно сам Батайль написал, будь он неладен. Парис наотрез отказался разговаривать с Айседорой, передав ей через прислугу, что их отношения закончились и она сама во всем виновата.
Дункан металась какое-то время по Парижу, не в силах изобрести хоть какие-нибудь оправдания. А действительно, что она могла сказать? Застал их Зингер в будуаре на диване? Застал. Обнимались? Что греха таить, обнимались. Так по пьянке чего не случается? А вот как раз последнего доказать она и не могла. Поклясться – запросто. На всех святых книгах мира, включая «Капитал» Карла Маркса, который Айседора считала одной из самых мистических книг своего времени. Да только Парис не признает ее клятв и все равно не поверит, что если бы он не вспугнул парочку, они бы не завершили начатого. Дошло до того, что сам Анри Батайль написал Зингеру письмо. В конце концов, Парис согласился побеседовать с Айседорой, но только в своем Олдсмобиле. Поняв, что это единственный шанс, Дункан явилась в назначенное время, они молча сели в машину, а дальше Парис не дал ей сказать ни слова, в полубезумном состоянии он носился по Парижу, проклиная Айседору на каждом повороте, понося ее последними словами, крутясь вокруг площадей и зло приветствуя рестораны и кафе, в которых когда-то они проводили время вместе. Напуганная танцовщица вжалась в кресло рядом со своим возлюбленным, не в силах сказать хоть что-то в свое оправдание и ожидая, что они вот-вот разобьются. Наконец, он остановился и, открыв дверь, вытолкнул Айседору в темноту.
Оставшись совсем одна, Дункан брела по городу, который казался ей совершенно чужим, то ли Зингер завез ее в незнакомый райончик, где возвышались черными уродливыми глыбами заводы и в бедных, не знавших, что такое ремонт, домах жили многодетные семьи рабочих, то ли потеряв любимого, она перестала узнавать улицы. В роскошном платье от Пуаре, шляпе с изящной сумочкой, она выглядела неуместно в квартале бедноты. То и дело с ней пытались заговаривать принимающие ее за проститутку мужчины, а Айседора брела себе, брела… Куда? Да куда ноги несут. Лишь на рассвете она сумела найти извозчика и добраться до дома, а через два дня навестившая ее Берта Бади сообщила, что Парис Зингер отбыл в Египет со своей новой пассией.