Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Погодин cтр.№ 21

…Вскоре заключен мир. Все выгоды оного были на стороне Наполеона; им без изъявления почтения, то есть все оного наружности, оказаны нашему государю…

Войска арьергарда возвращены в дивизии, к коим они принадлежали; мы все, служившие под командою генерала князя Багратиона, проводили любимого начальника с изъявлением искренней приверженности. Кроме совершенной доверенности к дарованиям его и опытности, мы чувствовали разность обхождения его и прочих генералов. Конечно, никто не напоминал менее о том, что он начальник, и никто не умел лучше заставить помнить о том подчиненных. Солдатами он был любим чрезвычайно. Я, простясь с товарищами, отправился в Россию.

Итак, кончил я войну, быв в должности начальника артиллерии в авангарде в этой должности с самого начала войны до заключения мира.

По особенному счастию моему не потерял я в роте моей ни одного орудия, тогда как многие, в обстоятельствах гораздо менее затруднительных, лишались оных. Вообще из артиллерии, бывшей в команде моей, брошено одно орудие Псковским мушкетерским полком, но и тут нельзя упрекнуть артиллерийского офицера.

В сражении при Гейльсберге многие из орудий попадали в руки неприятеля, ибо приказано было мною офицерам менее заботиться о сохранении пушек, как о том, чтобы в самом близком расстоянии последними выстрелами заплатили за себя, если будут оставлены. Истолковано им, что гораздо менее вреда потерять пушки, нежели, для спасения их увозя заблаговременно, лишать войска покровительства их, а часто и самого охранения, единственно от них зависящего. Поставлены офицерам в доказательство случаи, собственно в авангарде происшедшие, что батареи, оставаясь на месте до последней крайности, не взяты неприятелем при всех возможных усилиях; приведены примеры, что самая малая часть войск не могла быть преодолена превосходными силами, единственно оттого, что неприятель не мог устрашить артиллерии и заставить ее удалиться; что, если б офицер боялся потерять орудия и для того в опасности оставил свое место, войска были бы преданы неминуемому истреблению. Я выдавал кавалерийским штаб-офицерам свидетельства, когда отбивали они захваченные неприятелем орудия, и они получали по оным надлежащую награду. Сими офицерами возвращены все потерянные при Гейльсберге орудия. О распоряжении моем, слагающем ответственность за оставленные орудия, известно было начальству и доведено до сведения самого государя, который впоследствии весьма милостиво о том меня спрашивал.

Я имел счастье приобрести благоволение великого князя Константина Павловича, который о службе моей отзывался с похвалою. Князя Багратиона пользовался я особенным благорасположением и доверенностью. Он делал мне поручения по службе, не одному моему званию принадлежащие. Два раза представлен я им к производству в генерал-майоры, и он со стороны своей делал возможное настояние, но потому безуспешно, что не было еще до того производства за отличие, а единственно по старшинству. Между товарищами я снискал уважение, подчиненные были ко мне привязаны. Словом, по службе открылись мне новые виды и надежда менее испытывать неприятностей, нежели прежде. В продолжение войны я получил следующие награды: за сражение при Голымине золотую шпагу с надписью за храбрость, при Прейсиш-Эйлау – Св. Владимира 3-й степени, при Гутштадте и Пассарге – Св. Георгия 3-го класса, и при Гейльсберге – алмазные знаки Св. Анны 2-го класса ^[28].

Отправившись из Тильзита в Россию, проезжал я Вильно, где нашел генерала Беннигсена. Он принял меня с тою же благосклонностью, каковую оказывал мне с самой моей молодости. Разговаривая о войне, он сказал мне, что летняя кампания в Пруссии производилась совершенно не так, как он желал. Ему обещано было подкрепление из 30 тысяч человек, с которыми намеревался он, вместе с раннею весною, начать деятельную кампанию, когда силы Наполеона развлечены были осадою Данцига. Подкрепление медлило и назначено наконец к 1-му числу мая непременно, но со всем тем, по день заключения мира, не прибыло к армии ни одного человека. Подкрепление сие состояло из двух дивизий рекрут, пред самым походом получивших оружие, употребление коего совершенно было им незнакомо. Не менее половины сих рекрут, проходя Минскую и Виленскую губернии, оставлены в госпиталях.

Генерал Беннигсен говорил мне, что он предлагал государю после сражения при Прейсиш-Эйлау отправить к Наполеону ловкого человека, который, предложив о размене пленных, старался бы изведать средства наклонить его к миру и надеялся заключить выгодный. Он назначал на сие генерал-майора Хитрово (Николая Федоровича), который в пребывание свое в Париже был весьма ласкаем Наполеоном.

В конце августа прибыл инспектор всей артиллерии, граф Аракчеев, осмотрел артиллерию, распределил укомплектование оной и, продолжая мне прежнее неблаговоление, приказал мне оставаться в лагере по 1-е число октября, когда всем прочим артиллерийским бригадам назначено идти по квартирам 1 сентября. К сему весьма грубым образом прибавил он, что я должен был приехать к нему в Витебск для объяснения о недостатках. Я отвечал, что неблагорасположение ко мне не должно препятствовать рассмотрению моих рапортов. Оскорбили меня подобные грубости, и я не скрывал намерения непременно оставить службу. Узнавши о сем, граф Аракчеев призвал меня к себе и, предложив дать мне отпуск, приказал приехать в Петербург, чтобы со мной лучше познакомиться.

Я поступил в 9-ю дивизию генерал-лейтенанта князя Италийского, графа Суворова-Рымникского, сына великого Суворова, и квартира моя назначена в местечке Любине на Волыни.

Вскоре получил я высочайший рескрипт на мое имя и деньги для награждения низших чинов, отличившихся храбростью. Это был первый пример подобной награды.

В то же время граф Аракчеев писал мне, что о награде ходатайствовал он, желая доказать уважение его к отличной моей службе.