– Господи милосердный! Какой деспот ваш муж! – вскрикнул шутливо Симоно. – Спешит, как танцор по призыву оркестра. Кстати о танцах: мадам Сернен, похоже, вы, подобно многим другим из моих прежних дам, измените мне на балах? Когда же вы опять доставите мне удовольствие потанцевать с вами польку или вальс?
– Как знать? Может быть, раньше, чем вы полагаете. До свидания, господа.
Гортанс улыбнулась, взяла мужа под руку, и оба быстро направились к подмосткам, украшенным зеленью. Доктор смотрел им вслед.
– Она, похоже, страстно любит своего добродушного толстяка, – сказал он. – Счастливая чета! А между тем я всегда подозревал, что у бедной Гортанс в сердце другая любовь.
– Велика беда! – возразил Кюрзак. – У какой девушки не было в сердце страстишки до замужества? Романтическая мечта оказывается по большей части в разногласии с действительностью, и тем не менее все идет отлично.
Молодые люди сели на лошадей и медленно поехали к месту скачек. Мимо них быстро проехала карета, запряженная дорогими лошадьми. Занавески на окнах были опущены, чтобы оградить путешественников от солнца и пыли. Однако, когда ветер приподнял легкую шелковую ткань, доктор смог заглянуть внутрь. Карета быстро удалилась и вскоре смешалась с массой разнородных экипажей, которыми было заставлено все вокруг.
Судья не видел ничего и продолжал разговаривать.
– Простите, Кюрзак, – вдруг перебил его доктор, – я увидел знакомых, с которыми мне надо обменяться парой слов. Я позже отыщу вас, и мы вместе вернемся в Б***, как и условились.
Он пустил лошадь в галоп и поскакал вслед за экипажем. Вскоре он отыскал карету, которая так сильно возбудила его любопытство.
«Вероятно, – подумал он, – они не хотят быть замеченными, не могу же я заговорить с ними против их воли… Это все равно что ворваться в дом насильно… Подождем».
Доктор принялся прогуливаться, готовый воспользоваться первым удобным случаем, чтобы подойти к людям, скрывавшимся с таким упорством. Нам же нечего опасаться бестактности, и потому мы не стесняясь заглянем внутрь наглухо закрытого экипажа. В нем находилось трое людей – де ла Сутьер с дочерью и зятем (Арман Робертен, как уже догадался читатель, был женат на Пальмире). Костюмы всех троих соответствовали торжеству, на котором они собирались присутствовать, но Пальмира закрывала хорошенькое личико густой кружевной вуалью, плохо пропускавшей свежий воздух. Когда карета остановилась, один лишь Арман сделал движение, чтобы выйти.
– Право, столь строгое инкогнито совершенно неразумно, – стал он ласково убеждать Пальмиру. – Позвольте уговорить себя, мои добрые друзья. Для чего сидеть, закупорившись в карете? Место, где мы стоим, почти пусто, и даже если бы вы встретили старых знакомых, то увидели бы лишь уважение и внимание.
– Не мучай меня, Арман, пожалуйста, – сказала Пальмира, надув губки. – Я хочу остаться с отцом.
– А я не хочу подвергнуть себя дурному приему со стороны известных лиц, которых неизбежно увижу здесь, – вмешался де ла Сутьер. – Я знаю своих собратьев-коннозаводчиков, а мои лошади столь хороши, что наверняка вызовут у них зависть и злобу. Оставьте же нас здесь вдвоем с Пальмирой. Я отлично вижу отсюда все, что надо. А вы, Арман, идите к весам. Батист наверняка окажется тяжелее нужного веса. Черт бы побрал дураков, которые толстеют! Прикажите ему беречь свою лошадь, д’Агессо ждет блистательное будущее. Если не сегодня, то в другой раз он возьмет приз! Что же касается жеребца Бореаса, украшения моего конезавода, то он наверняка возьмет большой приз. Скажите жокею Джону, чтобы он не забывал моих наставлений. Я видел лошадей, которые вступят в состязание с Бореасом. Стройные животные и с быстрым бегом, но не сильные… Пусть Джон при первом круге придерживает повод, а на втором пустит в дело хлыст и шпоры! Поняли?
– Понял, любезный де ла Сутьер, но гораздо лучше было бы вам самим отдать эти приказания Джону и Батисту.
– Ни слова более об этом предмете, Арман! Вы знаете, что меня удерживает, и должны принять это с уважением.
– И ты также, Пальмира, решилась отпустить меня одного?
– Я не хочу расставаться с отцом.
– Ступайте, ступайте скорее, милый друг, – перебил зятя де ла Сутьер, который издали следил за тем, что происходило на бегах, – уже несколько жокеев на лошадях. Если вы не поторопитесь, то не застанете Батиста и не сможете передать ему мое приказание.
Робертену пришлось уступить, поцеловав жену. Он легко выпрыгнул из кареты и пошел исполнять поручение тестя.
Вскоре Арман вернулся и направился к экипажу, не замечая доктора, который усердно кланялся ему издали. Лакей соскочил с козел и отворил дверцы, но Арман не счел нужным садиться, а снова с жаром стал убеждать тестя покинуть карету и присоединиться к знатным господам.
– Говорю вам, любезный друг, я не намерен показываться в обществе. Пальмира пусть делает что хочет, я ее не держу, – возразил де ла Сутьер.
Арман просил, умолял.
– Все, – говорил он, – удивлялись, что де ла Сутьера нет между коннозаводчиками и богатыми любителями скачек, в палатке префекта спрашивали о Пальмире и очень жалели об ее отсутствии.
Ничего, однако, не помогло: отец и дочь упорно держались своего мнения. Арман собирался уже идти, когда Пальмира привлекла его к себе и поцеловала, шепнув несколько ласковых слов. Молодой муж не устоял против ласки, лицо его прояснело. В двадцати шагах от кареты он очутился нос к носу с доктором Симоно, который на этот раз решился просто подойти к нему.
– Вы видите перед собой, – смеясь, сказал доктор, – человека в сильнейшем затруднении. Меня на днях вызывали к хорошенькой молодой больной, но именно в то время я был за городом и не смог явиться по приглашению. Надо вам доложить, что больная моя здесь, рядом, но соблюдает такое строгое инкогнито, что я не смею даже подойти и поклониться ей, не говоря уже о том, чтобы прощупать пульс. Что вы посоветуете мне в этом хитром деле?
– Дамы капризны, – ответил Арман в таком же тоне, – и даже докторам правильнее не идти наперекор, а считаться с их причудами. Состояние вашей больной отменное, если она приехала на скачки. Впрочем, я вместо нее могу переговорить с вами.
Он шепнул доктору несколько слов на ухо.
– Как! Уже? – воскликнул Симоно и, сняв шляпу, почтительно раскланялся. – Вот тебе раз! С кем же я буду танцевать этой зимой?
Конечно, де ла Сутьер не оставался единственным равнодушным лицом. Теперь его карета не стояла на месте, а совершала быстрые повороты, хотя шторы не поднялись ни разу.
Когда лошади после первого круга должны были проскакать мимо зрителей, де ла Сутьер находился в нескольких шагах от главного шатра, где разместились все важные люди города, но среди всеобщего тревожного любопытства никто не замечал его появления. Вскоре показались бегуны. В то время как жокей Джон проезжал мимо кареты де ла Сутьера, стоявшей невдалеке, де ла Сутьер крикнул ему: