Саблями крещенные - читать онлайн книгу. Автор: Богдан Сушинский cтр.№ 88

— Достойное занятие для полковника, способного в течение месяца поднять на борьбу пол-Украины.

— Вы уверены, что способен? — неожиданно оживился граф де Брежи. Оливебергу даже показалось, что об унижениях опального генерального писаря вообще забыто.

— Абсолютно.

Де Брежи взглянул на посланника с нескрываемым уважением. И с удивлением.

— Следует полагать, что вы знакомы с Хмельницким? Я имею в виду близкое знакомство.

— В Париже я никогда не терял времени зря. Особенно, когда там появлялись люди из Украины, Венгрии или Болгарии.

* * *

Посол вернулся к подножию Распятия, взял письмо и еще раз пробежал его взглядом, словно то, что он только что услышал, позволяло совершенно по-новому отнестись к тексту послания кардинала Мазарини.

— Понимаю, вы — грек.

Даниил Грек рассмеялся.

— Из письма этого не следует.

— Как и того, что вы не просто грек, а клятвенно преданный своей родине византиец.

— Письма иногда сообщают больше, чем хотелось бы гонцам, которые их доставляют.

— А мы и не станем разглашать наши греческие, — с нажимом произнес он слово «греческие», — интересы. Кого это может заинтриговать здесь, в далекой от Балкан Варшаве?

— О да, было бы очень странно, если бы греческими делами вдруг начали интересоваться даже в Варшаве, — иронично поддержал его Оливеберг. — В Т? урции могли бы решить, что Греция рассчитывает на поддержку своих христианских собратьев.

Они перешли в соседнюю комнату, уселись за небольшой столик у камина и какое-то время молчаливо обедали, запивая ниспосланные им Богом яства привезенным Оливебергом, специально в подарок послу, бургундским вином.

— С письмом, адресованным мне, все ясно. Знать бы, что в письме, направленном королю Польши, — как бы про себя повздыхал де Брежи, искоса поглядывая на шведского посланника. — Кстати, оно при вас?

— Естественно. Хотя его не раз пытались отнять. Шла настоящая охота, при которой моя голова ценилась лишь постольку, поскольку письмо доставалось иезуитам вместе с ней.

— Уверен, в ордене братьев Игнатия Лойолы вашу голову явно недооценивают. В чем они очень скоро убедятся. А вот то, что за письмом охотились, настраивает на скверное предчувствие, что за ним могут столь же яростно охотиться и здесь, в Польше.

— Мне приходится считаться и с этим. Но коль уж я сумел провезти его через Францию и Германию…

— Конечно-конечно, — поспешил успокоить его де Брежи. — Когда я интересовался содержимым письма, которое конечно же скреплено королевской печатью и читать которое я не стал бы даже из желания узнать, насколько убедительно его составили. С учетом того, что все направленное сюда из Франции воспринимается… как направленное из Франции. В том числе и письма королю.

«Вот что значит язык дипломата», — вежливо отметил Оливеберг, отдавая послу дань профессионального уважения.

— Но в общих чертах текст мне все же известен, — не стал он и дальше томить де Брежи. — Уверен, что в Кракове его прочтут приблизительно теми же словами, какими оно написано. А что касается краковской охоты на него, то я прибыл в сопровождении королевских мушкетеров под началом лейтенанта д’Артаньяна.

— Узнав об этом, варшавские дуэлянты содрогнутся. Но побаиваюсь, что на агентов Коронного Карлика…

— Мне известна эта кличка.

— …Грозное имя д’Артаньяна не произведет абсолютно никакого впечатления. Да простят меня все мушкетеры Франции, в том числе и королевские, прибывшие с вами. Поэтому я позабочусь, чтобы к ним присоединилось несколько преданных королеве польских гусар, во главе с поручиком Кржижевским. Некоторые из его людей отправятся по вашим следам в гражданских одеяниях, не похваляясь в каждой встречной таверне местом своей службы.

— Из всего сказанного вами по поводу доблести французских мушкетеров я понял, что вы не сможете передать письмо королю. Этим придется заниматься… Простите, я не совсем точно выразился: вы уступаете это право мне.

— Для начинающего дипломата — неплохо, — невозмутимо кивнул граф де Брежи. — Если вы прибудете на прием к королю или послу в нечищеных сапогах, этого, из вежливости, могут и не заметить. Но если допустите оговорку, подобную той, которую только что продемонстрировали мне, о вас потом долго будут судачить, как о человеке, прекрасно смыслящем в разведении цветов. Как-то совершенно упуская при этом из виду, что вы еще и дипломат.

«Знает, куда бить, — признал посланник. — Для меня это было бы трагедией».

Оливеберг сделал несколько глотков вина, покачал головой от удовольствия и вежливо помолчал, благодаря этим молчанием за совет.

— Я обратился к вам с этой просьбой только потому, что Мазарини явно рассчитывал на вас. О чем, надеюсь, и говорится в доставленном вам письме.

— Не пытайтесь платить мне уроком за урок, мой юный друг. Я прибуду в Краков немного раньше вас, что позволит распустить слух о скором появлении специального посланника с письмом королевы Франции по поводу Хмельницкого и его казаков. Или что-то в этом роде. Но само письмо король должен получить из рук шведского посланника. Вдруг ему захочется в чем-то заручиться поддержкой короля Карла.

«Бежать, во что бы то ни стало — бежать! — первая мысль, которая овладела Гяуром, как только генерал д’Арбель покинул корабль. — Я не могу оставаться предметом торга. Это унизительно. Тем более унизительно, что вместе со мной предметом этого же торга неминуемо станут ласки Дианы. Да, они станут ими, как только генерал увидит графиню. Я сам, по собственной глупости, оказался в испанском плену, и сам должен спасти себя. Ведь очевидно, что Ян-Казимир прибыл сюда только по настоянию графини де Ляфер. И кто знает, каковой была ее плата польскому королевичу за эту уступку».

Чем напряженнее становились раздумья полковника, тем все более тесным и мрачным казался ему карцер, измерять который хотелось уже не по полу, а по потолку.

«Если разобраться, моя судьба одинаково безразлична сейчас и польскому королю и Анне Австрийской. Ни тот ни другой двор ни одного злотого не выделят, чтобы швырнуть его в мешочек с деньгами для выкупа. У меня один выход: бежать или покончить с собой. А еще лучше — погибнуть в схватке с охраной. Вот именно — погибнуть в схватке. Гибель, достойная воина».

— Лейтенант! — постучал он в запертую дверь каюты. — Матрос, позови лейтенанта! То есть я имел в виду капитана судна. Капитана д’Эстиньо!

Охранник не знал французского, но все же сумел понять, чего от него требует пленник, и крикнул кому-то из находящихся рядом матросов, чтобы тот позвал капитана.

— Слушаю вас, полковник. Что случилось? — в голосе д’Эстиньо не прозвучало ничего такого, что свидетельствовало бы о его встревоженности столь срочным вызовом.