— Оставь их, Морис. — Герольт, которого вдруг охватило беспокойство, дёрнул друга за руку, вынуждая его сесть на скамью.
— Возможно, я в чем-то и ошибся, но приказам туркополей я не подчиняюсь, — пылко проговорил Морис, снова усаживаясь за стол.
— Боюсь, вы нас недооцениваете, Морис де Монфонтен, — невозмутимо сказал Бисмилла и обратился к рыцарям: — Тарик эль-Харим, бросьте ваш кубок моему брату! А вы, Мак-Айвор Коннелли, дайте мне кувшин, который вы подняли, чтобы налить вина Герольту фон Вайсенфельсу!
Оба рыцаря изумлённо посмотрели на него.
— Чёрт возьми, откуда ты знаешь, что я держу кувшин? — удивился шотландец, вовсе не собираясь протягивать ему кувшин. — Может, вы не совсем слепые?
— Мы слепы настолько, насколько может быть слеп человек, глаза которого потеряли свою силу. Но есть чувства, которые рисуют нам вас и ваши движения, — всё так же спокойно ответил Бисмилла. — Тарик, бросьте хотя бы вы кубок!
Выслушав нелепую просьбу слепца, Тарик пожал плечами:
— Ну хорошо. Сколько может стоить кубок? Если вам хочется превратить его в черепки, меня это не заботит!
И с этими словами он бросил пустой кубок второму слепцу.
К изумлению всех, тот поймал кубок и сразу бросил его своему брату, который поймал его так же легко.
— Ну и что? — недоверчиво проговорил Морис. — Забавный трюк, не более того! Что он должен доказать? Разве только то, что вы не столько слепые, сколько притворщики. Видел я фокусников и поискуснее.
Бисмилла вздохнул.
— Вас трудно убедить в том, что святой аббат одарил нас необычной силой, которая полностью возместила нам потерянное зрение. В таком случае смотрите на мои глаза и на сук! — сказал он и сомкнул веки. — Это покажет вам то, на что мы оба способны.
— Какой сук? — недоуменно спросил Герольт.
— На котором сидит маленькая птичка. Вон там. — Бисмилла, не оборачиваясь, показал рукой на угол ворот. Там, на суку, пробившемся сквозь деревянную решётку, действительно сидела птичка. Никто до этого её не замечал.
— Вы готовы, господа рыцари?
— Не знаю, что ты затеял, но можешь делать все, что тебе заблагорассудится, Во Имя Аллаха! — проговорил Морис с сарказмом и одновременно с тревогой в голосе. — Герольт, мы с тобой смотрим на этих парней! А Тарик и Мак-Айвор посмотрят, что он сделает с этим дурацким сучком!
Тамплиеры согласно кивнули.
— Давай, покажи нам следующий трюк! — крикнул Морис Бисмилла. — Может, вам и перепадёт глоток-другой из нашего кувшина!
Бисмилла повернулся к брату:
— Отломи сук и брось его вверх!
Джуллаб молча кивнул, подошел к решётке в углу двора, откуда тут же улетела птица, сломал сук длиной с руку и бросил его в воздух.
То, что произошло в следующий момент, оказалось таким же непостижимым, как и чудо их спасения во время бегства из лагеря сарацин.
Едва Джуллаб подбросил сук, Бисмилла ловко выхватил свой меч из ножен, сделал шаг вперёд и, отвернув голову в сторону, разрубил летящую деревяшку на две равные по длине части, а Джуллаб мгновенно их поймал.
Четыре рыцаря окаменели на своих скамейках.
— Он даже голову отвернул! — воскликнул Герольт. — Ты видел, Морис? А другой в тот же момент подхватил обе половины. Клинок отрубил бы ему руки, сделай он это хотя бы мгновением раньше.
Морис явно не мог произнести ни слова. Красный цвет его лица уступил место матовой белизне.
Тарик трижды перекрестился, будто стал очевидцем дьявольского наваждения.
— Пресвятая Дева и Матерь Божья! Пара джиннов
[21] и та не смогла бы сделать этого так ловко! — испуганно пробормотал он. — Они слепые и в то же время каким-то образом видят!
— Всемогущий с нами! — прокричал Мак-Айвор и схватил кубок, будто срочно нуждался в подкреплении своих сил и духа.
Бисмилла бросил меч в ножны.
— Хватит пустых забав, достойные рыцари, — сказал он. — Святой аббат ждёт вас. Итак, следуйте за нами!
Было ясно: Бисмилла даже мысли не допускал, что повторное приглашение снова будет отклонено. Он повернулся к рыцарям спиной и через открытые ворота вместе с братом вышел из дворика в переулок.
Немного позднее хозяин таверны выглянул во дворик из приоткрытой двери, чтобы осведомиться о дальнейших пожеланиях своих гостей. Взгляд изумлённого грека упал на стол. Подойдя к столу, он увидел не только три кубка, доверху наполненные вином, но и наполовину полный кувшин вина. Для не пьянеющих тамплиеров это было неслыханно. Грек мог ожидать от них чего угодно, только не этого. И он терялся в догадках, пытаясь понять причину их неожиданного ухода.
2
Четыре рыцаря следовали за Бисмиллой и Джуллабом, как овцы за вожаком, сохраняя дистанцию в три шага. Не из тамплиерской гордости, нет, но потому, что обладатели коричневых плащей внушали им ужас, и ужас этот был тем сильнее, чем ближе к туркополям они находились. Страх пронизывал каждого из них до глубины души.
Никто не произнёс ни слова с того момента, как они встали из-за стола. Хмель мгновенно улетучился из их голов. От хвастовства, спеси и наглости, которые они так безрассудно являли ещё несколько минут назад во дворике таверны, не осталось и следа. Даже болтливый Морис, самоуверенность которого поколебать было не так-то легко, был смущён и обеспокоен.
Они даже не осмеливались задавать вопросы. Каждый из них вспоминал, как стал свидетелем невероятной ловкости, с которой Бисмилла выхватил меч и разрубил сук напополам. Даже для опытного и зрячего воина такое мастерство было бы поразительным. Но для слепца подобная сноровка означала умение творить чудеса.
«А что, если чудеса эти творятся вовсе не с Божьей помощью?» — подумал Герольт и содрогнулся от этой мысли. Ведь может статься, оба слепца своим необычным искусством обязаны князю тьмы! Может, они отвратились от истинной веры и продали свои души нечистому!
Но в следующий момент он отверг это подозрение. Разве учитель этих слепцов, седовласый рыцарь-тамплиер, не говорил два дня назад о Божьем знамении и о том, что все они призваны на службу Богу? Он, Герольт, не мог вспомнить дословно того, что этот старый человек сказал ему во время краткой ночной встречи у крепостной стены. Но слова старца явно не свидетельствовали о его союзе с силами тьмы, а выдавали в нем слугу Божьего. Во всяком случае, он носил плащ тамплиера.
Морис, наконец, собрался с духом и решил заговорить о том, что его тревожило. Сдавленным голосом он сказал Герольту: