— Бог создал пустыню, чтобы напомнить человеку о его немощи, — сказал бедуин. — Тот, кто однажды оказался в пустыне, не останется таким, каким был прежде. Пустыня убивает, сводит с ума или делает людей одержимыми.
— Последнюю возможность я для себя совершенно исключаю, — прокряхтел Мак-Айвор, стирая пот и пыль краем платка, покрывавшего его голову.
С наступлением темноты в пустыне вновь воцарился холод. К десяти часам закончилась вторая часть дневного перехода.
Никто, включая бедуинов, не испытывал голода. Все хотели только пить и спать.
Герольт последовал примеру бедуинов и лег рядом со своей красно-бурой верблюдицей по кличке Захра, что означало «цветок». Тепло Захры и ее ритмичное жевание успокоили рыцаря. Среди ночи Герольт проснулся: Захра лизнула его в ухо, а затем положила свою голову у его плеча. Казалось, она понимала, что до конца пути будет составлять с Герольтом одно целое и что для ее выживания так будет лучше.
Соседство с верблюдицей благотворно подействовало и на Герольта. Ему стало легче переносить бесконечность песков, молчание пустыни и сознание уязвимости человека.
Герольт разглядывал звездное небо, когда ему снова вспомнился рассказ о чужеземцах, встреченных Абдаллахом в день отправления. Герольт уже не сомневался в том, что это были апостолы Иуды — искарисы. Как и другие рыцари, он надеялся, что скорый отъезд из Аль-Фаюма, а также дуга, которую им предстоит описать по пустыне, собьют их смертельных врагов с толку. С этой надеждой Герольт и уснул.
Однако надежде не суждено было сбыться. В этом рыцари убедились на третий день пути.
5
Уже ночью они свернули с южного направления и начали искать караванную тропу, по которой можно было выйти к дороге, ведущей на запад — к оазису Сива.
Утром они оказались в местности, где каменистая равнина уже почти совсем сменилась песками. Со всех сторон путников окружали длинные, застывшие цепи дюн, достигавших двухсот локтей в высоту. Нигде не было заметно никаких следов жизни. Ничего, кроме пустыни. Лишь изредка картину оживляли аламы из костей и булыжников. Обычно хабир добавлял к ним еще один камень в качестве жертвоприношения духам пустыни.
Первые магические часы этого дня Герольт встретил в благоговейной молитве и благодарности за тепло, которое начало согревать его тело. Картина, представшая перед глазами путников, была преисполнена щемящей душу красоты и совершенства. Странствующие дюны, вечно изменяющие свой облик, были торжественны и величественны. А между ними под куполом синего неба через охряную бесконечность шествовал маленький караван.
Но вскоре пустыня снова начала показывать свой жестокий нрав, издеваться над упорством путников и наказывать их тела и души свинцовой одурью.
Накануне, когда во время полуденного привала Мак-Айвор назвал жару невыносимой, Джамал ответил ему:
— Во многих местах пустыни настолько жарко, что жителей этих мест после их смерти Аллах отправляет сразу в рай. Потому что ад на земле они уже испытали. В одно из таких мест мы и идем. Оно находится к юго-западу от оазиса Сива, и мы называем его Руб аль-Хали, что означает «пустая четверть».
Морис выплюнул песок.
— У вас, людей пустыни, странное чувство юмора, — сказал он, разглядывая однообразные пески. — Едва ли может быть что-то более пустое, чем сама пустота. И похоже, во врата ада мы уже давно вошли.
На обветренном лице Джамала показалась скупая улыбка.
— Ты человек сильных страстей, — ответил он двусмысленно и не без намека на явную благосклонность Мориса к белой женщине. — Но на короткую любовь пустыня не соглашается.
Спустя два с половиной часа после восхода солнца путники были поражены решением Селима Мабрука остановить караван. Ведь до шестичасового привала было еще далеко, да и алама поблизости тоже не оказалось.
Когда рыцари увидели, что хабир, сидя на верблюде, прищурил глаза и пристально смотрит куда-то в юго-восточном направлении, ими овладели тревожные предчувствия. Его взгляд был направлен на след, оставленный караваном. А затем Салим Мабрук и вовсе отошел в сторону и верхом на верблюде взошел на вершину дюны.
— Что случилось, хабир? — крикнул Тарик. По выражению его лица остальные рыцари поняли, что он обеспокоен.
— Я вижу всадников, идущих по нашему следу!
Мак-Айвор обернулся, сделал над своим глазом козырек из ладони и всмотрелся в южный горизонт.
— Где ты видишь всадников? Я не вижу ничего, кроме моря песка. Наверное, мне не хватает второго глаза.
— Вряд ли бы он тебе помог, — отозвался Морис, — потому что я тоже никаких всадников не вижу.
Герольт и Тарик также никого не увидели. Однако Джамал, взошедший на дюну к хабиру, подтвердил его правоту:
— Клянусь святыми сурами Корана, он прав! Теперь и я их вижу. Хабир, у тебя глаза сокола!
— Может быть, это торговый караван? — спросил Герольт в надежде, что появление всадников им ничем не грозит.
— Исключено! — крикнул Селим Мабрук. — Это не простой караван. Трое всадников вырвались вперед. Они настолько безумны, что каждый из них идет своей дорогой. Ни один опытный хабир этого не допустил бы.
— Ты можешь сосчитать их всех? — спросил Мак-Айвор.
— По крайней мере, семеро. Но, возможно, сзади еще несколько человек.
— И они следуют за нами?
Хабир кивнул.
— Судя по всему, так оно и есть. Скоро станет ясно, случайно ли они движутся в нашем направлении или идут по следу.
С этими словами Селим Мабрук вернулся к путникам и скомандовал продолжение шествия. Но, обойдя ближайшую дюну, он свернул с северного направления и пошел на запад.
К моменту, когда караван остановился для полуденного отдыха, у хабира уже не было никаких сомнений в том, что неизвестные всадники идут по их следу. Чужаки тоже свернули на запад. При этом всадники даже не догадывались, что они обнаружены — им не могло быть известно об остроте зрения двух бедуинов.
— Что это может означать? — испуганно спросила Беатриса. — Это мамелюки, которых послал за нами эмир?
— Нет, это не солдаты, — ответил ей Морис. — В этом наш хабир уверен.
— Кто же они такие?
— Возможно, это гораздо более опасные враги, чем мамелюки, — мрачно пробормотал Мак-Айвор.
По лицу Беатрисы было видно, как сильно она испугана.
— О ком вы говорите?
— У тамплиеров никогда не было недостатка в недругах, дорогая Беатриса, — уклончиво ответил Морис. — Но не стоит больше спрашивать о них. Чтобы избежать опасности, нам надо посоветоваться с хабиром и Джамалом.
Селим Мабрук и Джамал молча слушали реплики, произносимые на языке франков. Наконец хабир спросил: