— Петя, скажи, — внезапно произнесла Наташа, — а перед нами сегодня кто-нибудь приезжал?
Петя после разговора с Верой казался задумчивым. Он с трудом вынырнул, и голос его звучал растерянно:
— Сегодня? Строительные материалы привозили. Рабочая бригада приехала.
— А женщины приезжали?
— Сегодня вы первые.
— А ты нам скажешь, когда кто из женщин еще приедет?
Петя удивился странному интересу, но Наташа имела над ним особую власть. Перед этой долговязой дылдой, которая была выше его почти в полтора раза, Петя испытывал странный трепет. Отказать Наташе он не мог решительно ни в чем. И пообещал, что как только кто-нибудь приедет, Наташа узнает об этом от него первой.
Келья, куда привел их Петя, оказалась чистой, светлой и теплой. Она приятно пахла свежей сосной, из бревен которой и была срублена. На срезах еще виднелись подтеки смолы, и подругам здесь понравилось.
— Хорошо, когда новое.
Хуже было с мебелью. Кровати представляли собой наспех сколоченные из несортовых досок топчаны, на которых прямо на голых досках и полагалось спать.
— Ничего, на твердом для спины полезно спать.
— Очень уж шершаво, — с сомнением произнесла Наташа. — Могли бы хоть рубаночком ради нас пройтись. А то сплошные заусенцы. Ляжешь спать, наутро вся в занозах встанешь.
Петя мигом сбегал к плотникам, вернулся от них с рубанком и неумело, но очень старательно выстругал ложе для каждой из четырех подруг. И хотя работал он одинаково для всех, как-то так получилось, что топчан Наташи оказался глаже и лучше обструган, чем три остальных ложа. Когда стали сравнивать работу, это стало поводом для нескончаемых шуток над Наташей.
— Петя к тебе неровно дышит. Вон и кроватку для тебя какую приготовил. У нас ладонью не проведешь, а у тебя гладенько, хоть на коньках катайся.
— Отстаньте вы. У Пети жена. И дети.
— Будто бы это мужикам когда мешало!
— Я сюда с другой целью приехала.
Наташа даже разобиделась на своих подруг. Хлопнула дверью и ушла. Подруги застелили кровати: белье, одеяла и подушки они привезли с собой. На голых досках никто из них спать не стал. Сегодня на доски постелили одежду, какая нашлась, а на завтра решили заказать матрасы по Интернету. Постепенно келья принимала жилой вид. Появились иконки, салфеточки, даже маленький кактус откуда-то появился. Оказалось, что это Янкин любимец, которого она звала Прем Кокусом и уверяла, что Прем Кокус каждый год будет их радовать по весне волшебными темно-малиновыми цветами.
— Ты что, уже точно решила тут на многие годы остаться?
— А чего бегать? Место, посмотри, какое замечательное. Или тебе не нравится?
Катя промолчала. Ей здесь тоже нравилось. Но остаться в монастыре на многие годы… Нет, к этому Катя еще как-то не была готова.
Закончив обустраиваться, подруги пошли знакомиться с остальными послушницами. Рядом с их кельей находилось еще четыре таких же комнатки, двери выходили в общий коридор, в конце которого нашлась маленькая кухонька, в которой за раз могло поместиться не больше двоих человек. Тут можно было попить чаю, сделать себе бутербродик, и, пожалуй, это было и все. Потому что ни плиты, ни даже микроволновки тут не имелось.
Зато свет был и тепло было. Все тепло в кельи шло от печек-буржуек. А вот воду и канализацию еще не провели. Так что за водой приходилось ходить на колонку, а по естественным надобностям на улицу.
Катя, посетив оба этих места, как-то еще больше задумалась. И поэтому на вопрос Яны ответила уклончиво:
— Надо посмотреть, как здесь кормят.
Столовая, или, как ее тут называли, трапезная, находилась в старом здании, оставшемся еще с прошлого века. Было оно кирпичным. Его неоштукатуренные стены еще зияли кое-где провалами, но в окнах уже стояли стеклопакеты, наверху лежала железная крыша. В трапезной, куда сунули носы подруги, несколько дней назад настелили новые полы, установили лестницы, расставили в верхней и нижней зале все же те грубо сколоченные столы. Но вот ни тепла, ни света тут еще не имелось.
Поэтому, пока стояли морозы, чтобы едокам не замерзнуть и еду не застудить, обед приходилось вкушать внизу, в кухне, и делать это надо было партиями и очень быстро, потому что очередь из желающих стояла и во дворе. Подругам тоже пришлось подождать. Вера была вместе с ними. И как заметила Катька, после разговора с Петей подруга снова приобрела свою обычную жизнерадостность. Что бы ни тревожило Веру по дороге в монастырь, это осталось в прошлом.
— Ох, я бы слона съела!
Когда они оказались в кухне, толстая повариха заявила:
— Каша кончилась. Хлеб белый тоже вышел.
— Что же осталось?
— Суп. И ржаного буханка. Будете?
— Будем.
Привередничать было в данной ситуации глупо. Впрочем, суп был густой и наваристый. Картошка, морковочка, вермишелька успели основательно сдружиться в нем. А еще теплый ржаной хлеб, посыпанный крупно похрустывающей на зубах солью, оказался выше всяких похвал. Вообще, в таких местах даже самая простая пища казалась очень вкусной. Девушки навернули по две тарелки и почувствовали себя почти счастливыми.
— Теперь бы отдохнуть, — осоловело моргала глазами Катька, которую после сытной еды всегда тянуло в сон.
Но не тут-то было. У выхода из трапезной их поймала матушка Анна.
— Как! Вы еще не на работе? — удивилась она. — Я как чувствовала, что застану вас у трапезной. Лентяйки вы.
— Так мы с дороги, первый день…
Но матушка их и слушать не стала.
— Живо ступайте в прачечную, — уже без всякой ласковости скомандовала она. — Там сестры с ног сбились, а вы тут прохлаждаетесь!
Подруги пытались объяснить женщине, что после долгой дороги и сытной еды работницы из них будут аховые, но матушка Анна их как и не слышала.
— Пойдемте, я вас сама провожу.
И не успокоилась, пока не довела всех четерех до прачечной.
— Матушка Галина, привела к тебе подмогу. Принимай!
— Давно пора.
Из душной парной комнатки выглянула сухонькая маленькая тетушка. Она окинула подкрепление и одобрила:
— Ну какие красавицы! Хоть в строй ставь.
— Пользуйся, матушка.
— Уж не премину.
И матушка Анна перемигнулась с матушкой Галиной. Если бы подруги думали о людях чуть хуже, то неминуемо заподозрили бы тут какой-то заговор. Снова эта мысль появилась у них, когда матушка Галина завалила их работой по самую шею. Причем в буквальном смысле этого слова. Грязного белья, нуждающегося в стирке, а затем и глажке, оказалось так много, что даже Наташа могла бы закопаться в нем по самый подбородок. А уж всех прочих белье накрыло бы и вовсе с головой.