Болдырев попросил отсрочку на три дня. Бутенко согласился и задержал ответ Колчаку. Через три дня Болдырев уехал.
132 Исомэ известен тем, что особенно усердно проводил на Даль нем Востоке интервентскую политику Японии.
133 Опущены слова: «Было достаточно шампанского».
134 Опущены слова: «Ко мне заходил В.Д. Высоцкий (крупный богач. – В. В.) сообщить, что, ввиду его отъезда во Владивосток, мои деньги он передал Гинзбургу. Чрезвычайно милый и обязательный (?) человек».
135 Опущены слова: «А силы большевиков не настолько серьезны, чтобы для их уничтожения потребовалась целая армия союзников».
136 Вместо последней фразы в дневнике записано: «Хагино подтвердил, что действительно японское командование желало бы моего возвращения в армию для ее переустройства».
137 В дневнике сказано: «циничной».
138 Последняя фраза занесена в дневнике так: «Я в принципе согласился, но Г. предварительно должен переговорить со мной».
Как видим, Болдырев, через подставных лиц, через Гинзбурга, начинает зондировать почву у американцев.
139 Речь идет об интервью, которое Авксентьев дал в Токио корреспонденту New-York Herald Герману Бернштейну. Это интервью было напечатано в токийской газете The Japan Advertiser в номере от 28 декабря 1918 г. Изложив обстоятельства ареста и низвержения, Авксентьев утверждал, что «все было сделано с ведома Вологодского, Старынкевича, Михайлова, Гинса, Тельберга и, конечно, Колчака», который преспокойно вернулся с фронта в день нашего ареста». Эти именно слова и приводили в смущение колчаковского представителя в Токио. Омское правительство дало, однако, ответ на это интервью особым сообщением, в котором объяснило, что переворот был вызван антигосударственной политикой эсеров.
140 Опущены слова: «Теперь этого не делает будто бы потому, что и без того играет здесь первую скрипку».
141 Это место в дневнике занесено так: «Был М.А. Гинзбург, просит завтракать в пятницу. Слегка зондировал мои намерения и условия, при которых было бы возможно мое сотрудничество в Омске. Он, кажется, хочет пощупать настроение Крупенского, американцев, особенно их здешнего посла Морриса».
142 Здесь речь идет об убийствах и расстрелах, которые совершены были колчаковцами в Омске 22–23 декабря в связи с восстанием. Это восстание подготовлялось подпольными коммунистическими организациями. Колчаковская охранка своевременно пронюхала и накануне восстания арестовала группу большевиков-рабочих в 42 человека. Это обстоятельство побудило руководителей отменить восстание, но об отмене не успели предупредить всех, вследствие чего в некоторых районах восстание все-таки вспыхнуло. Выступившие захватили областную тюрьму и освободили арестованных. Среди освобожденных были и члены Комуча, арестованные в связи с колчаковским переворотом в разных городах Урала и Сибири и сконцентрированные в омской тюрьме.
Вспыхнувшее восстание привело в смятение колчаковцев, которые, однако, скоро оправились, стянули крупные военные силы (на помощь пришли стрелки Уорда и чехословаки) и учинили восставшим кровавую баню. Свыше тысячи рабочих было в эту ночь убито в Омске и в Куломзино (пригород Омска). Затем начал работать военно-полевой суд.
Арестованные, освобожденные восставшими из тюрьмы, скрылись. По официальному сообщению, освобождено было около 200 человек, из них 150 политических. Начальник гарнизона издал приказ, которым предложил вернуться в тюрьму всем ушедшим из нее во время восстания. Неявившимся приказ угрожал расстрелом. Ушедшие из тюрьмы учредиловцы самовольно вернулись. В ту же ночь они были вывезены из тюрьмы и доставлены в суд, который им вы нес смертный приговор, приведенный под утро в исполнение. Как выяснилось, военщина, желая освободиться от ненавистных им учредиловцев, расправилась с ними по собственному почину. Так, в эту ночь погибли Маевский, Кириенко, Девятов, Фомин, Брудерер и некоторые другие учредиловцы.
Все колчаковские документы, относящиеся к этому делу, опубликованы под заголовком «Омские события при Колчаке» в 7-м и 8-м томах журнала «Красный архив» за 1925 г.
143 Когда чехословаки ушли с фронта в тыл, Гайда, желавший остаться на фронте, получил от Стефаника разрешение поступить на русскую службу. «Вексель», о котором говорит Болдырев, заключается в следующем. Гайда, как известно, содействовал Колчаку совершить переворот, Колчак обещал Гайде, что передаст ему командование армией – это именно тот вексель, о котором Болдырев (см. стр. 148) намекнул Колчаку. Теперь, когда Гайда поступил на русскую службу, Колчаку представился удобный случай погасить этот вексель, что он и сделал, поручив Гайде командование Сибирской армией.
Нелишним считаем здесь отметить, что в то время Колчак верил в искреннюю преданность Гайды и поэтому всячески благоволил к нему. Генерал К. Сахаров (см. «Белая Сибирь», с. 80) передает, что Колчак в присутствии Сахарова и Лебедева обнял Гайду, расцеловал и затем, обращаясь к свидетелям сцены, сказал: «Вот что, слушайте, я верю в Гайду и в то, что он многое может сделать. Если меня не будет, если бы я умер, то пусть Гайда заменит меня».
144 Матковский – генерал типа Красильникова, Волкова и др., вместе с которыми участвовал в свержении Директории, в «Варфоломеевской ночи», как называются омские ночи 22 и 23 декабря 1918 г., и в ряде других расправ и экспедиций. Матковский попался в плен, казнен в Омске в 1920 г.
145 «У Гинзбургов живут по-царски».
146 Решительность – это, несомненно, плюс. Нужен был, как видно, урок Колчака, чтобы Болдырев убедился в этом. Что, однако, несуразно – это сравнение «в духе большевиков». Если бы Колчак так действовал, то колчаковщины не было бы.
147 Пропуск: «Обедал у Высоцких. Милые они люди, но тоже ищут себе уголка на белом свете». Эти «милые люди» боялись жить во Владивостоке.
148 Последней фразы в дневнике нет. Эта фраза написана уже в Сибири, когда текст дневника подготовлялся к печати.
149 «Сёгуны – наиболее влиятельные из феодальных князей, которые до укрепления власти императора были фактическими правителями Японии» (это примечание, случайно не попавшее в текст книги, принадлежит В. Болдыреву).
150 Опущены слова: «Пели хорошо, хотя впечатление, главным образом, усиливалось потому, что это пели бывшие язычники-японцы».
151 Опущены слова: «Если это не пустая сплетня, то хороши (эти) мерзавцы – убирают все, что мешает их авантюре и мелкому эгоизму. Огорчило это меня очень».
В примечании 131 мы указали, что Болдырева действительно арестовали бы, если бы он не уехал из Владивостока.
152 Последние слова в дневнике изложены так: «и боится возвращения большевизма с будто бы (уже) решенным уходом союзников».
153 Это генерал Хагино. Почему вдруг автор решил законспирировать его – нам неизвестно.