Норвежцы держались твердо. Их знамена — ориентиры для живых укреплений — твердо стояли на своих местах. Она узнала ворона Эйрика, о, да, она не могла не узнать его, а рядом со знаменем был и он сам, высокий, в сверкающем шлеме и кольчуге, беспрестанно наносящий неотразимые удары. Она опустилась совсем низко, в самый грохот сражения, где непрерывно пели стремительные стрелы. Она будет летать рядом с ним, все вокруг и вокруг него, отгоняя смерть от дорогой головы, не думая о том, чего это может ей стоить, все то время, которое потребуется ему, чтобы одержать победу.
Что-то — это не был ветер — подхватило ее и отбросило прочь. Что-то, чего она не могла услышать, яростно завизжало. Что-то, чего она не могла почувствовать, ударило ее ледяным холодом. Она беспомощно отлетела в сторону, чуть не врезалась в большой валун, лишь с большим трудом увернувшись.
Снова и снова она бросалась к Эйрику, и каждый раз незримая сила отбрасывала ее прочь. Она не имела никакой возможности следить за ходом битвы.
В конце концов она поймала восходящий поток воздуха и позволила ему вознести себя ввысь. Там она кружилась. Там она смотрела за тем, что происходило внизу. Ей оставалось только наблюдать.
Она поняла, что это была смерть, яростная, вновь рожденная смерть, торопящаяся прочь из этого мира. Никто из живых не мог помешать этим тоже еще живым, но уже обреченным на смерть людям идти туда, куда уводила их судьба: в Вальхаллу или же в ад, что бы такое он ни являл собою. Много людей полагали, что они это знают, а многие верили тому, что говорили. Она же, человечья душа в птичьем обличье, знала, что не представляет себе, что это такое.
Ласточка металась из конца в конец неба. Солнце начало склоняться к западу. Оно позолотило орла, который парил в вышине, дожидаясь добычи. Вороны черными стаями кружились над самой землей и все чаще спускались вниз, чтобы клюнуть лакомый глаз или вырвать клок плоти. Эйрик всегда кормил их досыта.
Гуннхильд следила за ходом сражения.
Поначалу норвежцы отражали все приступы англичан. Знамена Эйрика проходили поверх их павших штандартов. Он выстраивал своих воинов так, чтобы каждое оружие имело возможность свободно нанести удар, чтобы у каждого лучника, копьеносца и пращника было достаточно места. Его воины пробивали себе дорогу вперед. Время от времени надрывно дышавшие враги отступали, чтобы перегруппировать свои разбитые отряды. Викинги провожали их улюлюканьем.
Но из-за холмов появлялось все больше и больше англичан, свежих, готовых к бою, в то время как норвежцев становилось все меньше, а те, кто еще оставался в живых, начинали изнемогать. Казалось, что на место одного человека, сокрушенного Эйриком, вставало трое. Вот враги прорвали правое крыло его войска. Король и его вожди остановили воинов и заставили их образовать стену из щитов. Стрелы у них давно кончились, и они стояли посреди неистовства битвы, как могучая скала, на которую накатываются волны штормового прибоя.
Но скала, кусок за куском, начала разрушаться.
От солнца с запада пролегли золотые брусья света, разделенные длинными тенями. И в воздухе, и на земле теперь уже металось и сидело бесчисленное множество черных птиц.
Взревел боевой рог, прогремел клич сотен глоток, и англичане рванулись вперед. Сражение разбилось на большие и малые схватки.
Некоторое время — совсем недолго — знамя Эйрика развевалось над этим водоворотом. А затем оно упало. Гуннхильд больше не могла узнать мужа ни в одном из поднимавшихся с земли людей, но шум сражения превратился в рев, и началось беспощадное избиение.
Она не ощущала отчаяния; это чувство могло вернуться к ней лишь после того, как она вновь примет человеческий облик. И все же она еще некоторое время кружила над полем битвы. Возможно, она сможет увидеть его. Возможно, ей удастся отогнать от него воронов.
Когда бой распался на отдельные мелкие сражения, в которых едва державшиеся на ногах люди рубили друг друга затупившимися клинками, которые они с трудом удерживали в немеющих руках, многим норвежцам удалось вырваться. Большинство неслись неведомо куда, спотыкаясь, не разбирая дороги, хватая воздух пересохшими ртами. Конечно, за ними вскоре должна была начаться погоня, как за волками. В разных концах поля сложились два отряда человек по двадцать. Предводители не давали воинам рассыпаться в стороны, и им удавалось отбивать все наскоки врага. Впрочем, англичане были все еще слишком заняты большим сражением или же слишком измучены. Один отряд направился в сторону моря, а другой, напротив, прочь от побережья. Оба вскоре скрылись из виду в потемневших к вечеру лощинах между холмов.
Она не смела дольше задерживаться здесь. Она не могла снизиться и начать осматривать погибших до наступления темноты, а ведь она была в образе не совы, а ласточки. К тому же она не выходила из своей комнаты с самого вечера, а ее сыновья вполне могли встревожиться столь длительным отсутствием матери и сломать дверь. Если они найдут ее там, лежащую голой, наподобие финской колдуньи, это может привести к серьезным неприятностям как с ними, так и с народом. Она не должна допускать такого риска. Она королева.
Она опустилась настолько низко, насколько ей позволили ослабевшие ветры смерти — лишь один раз, — снова стремглав взвилась ввысь и понеслась навстречу сгущавшейся ночи.
XXI
Через три дня Аринбьёрн привел в Йорк остатки своего отряда. Люди с трудом плелись — настолько они были израненными и голодными, пили из любых грязных луж, попадавшихся на дороге, прятались от каждого встречного, который мог бы заметить их и донести противнику, пока не добрались до земель, которые могли считаться дружественными. Четверо умерли по пути. Еще двое должны были со дня на день скончаться от гноившихся ран и сильного жара.
Вымывшись в бане, накормленный, с чистыми повязками на ранах, он тяжело опустился на место для почетных гостей и рассказал Гуннхильд и ее сыновьям, как проходил этот несчастный поход.
— Мы видели сигнальные огни, — говорил он глухим голосом, — но считали, что это всего лишь предупреждение, ибо нигде не было никаких признаков войска или хотя бы отрядов вооруженных йоменов. Корабли вошли в залив Морекомб, и мы высадились там, готовые к бою. Нас никто не встретил. Король Эйрик решил, что Олав Сандалия вообще не способен оказать сопротивления, хотя бы даже настолько слабого, какого он ожидал. Эго значило, что Камбрия должна лежать перед нами открытая, вплоть до Эдемской долины, а оттуда прямая дорога в нашу Нортумбрию. Поэтому мы отправились туда, и поначалу все шло хорошо. Я даже начал подумывать, что слишком хорошо, но это ведь была одна из тех мыслей, какие мужчинам нельзя высказывать вслух, не так ли? А они поджидали нас в Стэйнморе.
Да, думала Гуннхильд, невнимательно слушая медленный рассказ, Олав ждал их в горах. У него должны были иметься люди с быстрыми кораблями, доставлявшие ему сведения о продвижении флота викингов к его берегам. А он тем временем собирал своих воинов и созывал ополчение со всей страны.
Он никогда не был особенно хитер, но даже если бы и был, то не смог бы устроить все это в одиночку. Наверняка все это подготовил в содружестве с Эдредом Освульф из Бамберга; он руководил действиями Олава и все это время лгал Эйрику и подталкивал ее мужа в западню. О, Эйрик не был простофилей; он рассылал повсюду своих шпионов. Но если Олав и Эдред крепко хранили тайну, то шпионов нетрудно было ввести в заблуждение.