– О, сиятельная дама, зачем вам эти грубые крестьянки? Разве вы не убедились, что я выбрал для вас искуснейших мастериц?
– Фазиль! – подняла голову Джоанна. – Мое дело приказывать, ваше – повиноваться.
Он тут же с поклоном поспешил удалиться, что явно понравилось прислужницам, даже суровая Адиба выдавила нечто вроде улыбки.
С уходом евнуха все оживились, и эта веселость служанок даже забавляла Джоанну. Ее тревожные мысли ушли, и под щебетание молодых голосов она наблюдала, как девушки умащивают ее волосы лавандовой эссенцией, натирают шелковым полотнищем каждую прядь, отчего они стали переливаться, как черный шелк. Джоанна смеялась вместе с ними, одновременно понемногу обучаясь арабской речи: как на их языке будет ковер, как скамья или окно? «О, а так звучит кисть руки?» – повторяла она, когда, растерев по ее пальцам крем, служанки принялись полировать каждый ноготок.
Джоанна решила, что получила от всех этих процедур удовольствие, но когда ее укутали в светлый шелковый халат, ощутила, как утомлена, и стала подремывать прямо на большой пятнистой шкуре на софе, облокотившись на искусно выполненную голову зверя со стеклянными глазами и настоящими клыками. Заметив это, служанки тут же накрыли ее мягким верблюжьим одеялом, опустили на арках окон плотные занавеси, создав приятную для глаз полутьму. Но, уже засыпая, Джоанна повторила приказание: когда она проснется, ее армянки должны быть здесь! Это было исполнено.
– Нам уже указали на дверь, но потом вернули, – обиженно выпячивая губки, докладывала молоденькая Гаянэ.
Старшая Даниэла о чем-то спорила с Адибой: оказалось, что армянка неплохо говорила по-арабски и даже ворчала, что ее госпожу и их самих не кормят – разве христианки обязаны следовать посту рамадан?
Джоанне было забавно наблюдать за перепалками Даниэлы и Адибы, но потом она отвлеклась, рассматривая наряды, какие для нее доставали из больших резных сундуков. Просто изумительный переливающийся атлас, яркий легкий шелк, тончайшие газовые вуали, украшенные каменьями пояса. Облачиться в такие наряды было одно удоволь ствие. Наконец ее лицо покрыли нежными, как ранняя заря, румянами, подкрасили губы кармином и, обмакивая кисточку в аль-колун
[54], подвели брови и глаза. После чего поднесли большое зеркало из полированного серебра, столь ровное, что изображение в нем почти не искажалось.
Джоанна удивленно рассматривала себя. Никогда еще она не казалась себе столь яркой, красивой, но и столь необычной. Плечи и грудь ее покрывала кофточка из бархата молочного цвета, красиво расшитая жемчугом и светлыми опалами, причем она была так укорочена, что не скрывала пупок, а бедра англичанки обхватывал роскошный кушак из переливающегося алтабаса
[55]. Просторные золотистые шаровары обрисовывали стройность ее ног, какие Джоанна обычно скрывала под длинными юбками. Ее черные волосы были высоко уложены, что позволяло видеть ее длинную изящную шею, украшенную ожерельем из крупных жемчужин, а на голову сверху надели расшитую самоцветами шапочку с тремя поднимающимися спереди овальными лунными каменьями в оправе из тонкого золота искуснейшей работы. Длинная газовая вуаль, приколотая к прическе, ниспадала до самого пола, укутывая Джоанну, будто легкий туман. А еще эти остроносые башмачки без задников с блестящей вышивкой! А эти длинные серьги с опалами в ажурной оправе!
– Вы довольны, госпожа? – спросил улыбающийся Фазиль.
– Я поражена! – только и смогла вымолвить Джоанна.
И вдруг будто свинцовая тяжесть легла ей на плечи. Зачем ей вся эта красота и роскошь, если она в опасности? Когда закончится это испытание? Что ждет ее, замужнюю английскую даму, согласившуюся выдать себя за невесту неверного? И как поведет себя аль-Адиль, когда поймет, что он обманут? О, когда они с Пионой обсуждали возможность подобной подмены, все это казалось только забавой. Но теперь…
– Что с вами, сеньора Джованна? – заволновался Фазиль. – Если вас что-то не устраивает…
– Меня не устраивает, что мне не дают распятия! Этим же вечером оно должно быть у меня! Или вы считаете, что сытая жизнь в гареме заставит меня, как и вас, продать свою душу за роскошь?
Фазиль, каким бы важным он ни был перед служанками, Джоанну, похоже, побаивался. Или не желал раздражать. Поэтому, как и ранее, поспешил ретироваться, заметив напоследок, что придет разделить с ней вечернюю трапезу и ответит на все интересующие благородную даму вопросы.
Джоанна прошла в сад, куда из ее покоев вела широкая каменная лестница. Сад оказался совсем небольшим, отгороженным от других строений дворца Давида деревянными решетками, по которым вились розы – одни пурпурные, другие белые с розоватыми сердцевинами, словно окрашенные закатом снега́. Здесь же в каменном обрамлении покрывавших землю плит росли две тенистые смоковницы, но Джоанну больше всего заинтересовал фонтан посередине сада: он явно был еще со времен владычества крестоносцев – его бледно-серая чаша покоилась на спинах искусно выполненных мраморных гончих, гибких и изящ ных, стоявших кругом: такие изображения животных запрещались у мусульман, но разрушить подобную красоту даже у них не поднялась рука. Сама же чаша бассейна, в которой взлетала и опадала струйка воды, была полна кремовых водяных лилий с золотистой завязью посередине.
Джоанна стояла у фонтана, подставив руку под искрящиеся капли, когда неожиданно почувствовала на себе чьи-то взгляды. Оглянувшись, она заметила за увитыми розами решетками ограды наблюдавших за ней женщин. Она направилась к ним, и некоторые тут же убежали, однако две или три остались, смотрели на нее – Джоанна видела их темные, обведенные краской глаза, пристальные и злобные.
Но тут Адиба подняла крик, замахала руками, и появившиеся евнухи-прислужники отогнали женщин.
– Кто это был? – полюбопытствовала Джоанна.
– Наложницы Малика аль-Адиля.
– И он посмел поселить их подле меня? Подле особы королевских кровей?
– Не стоит сердиться, госпожа. Вы ведь станете любимой женой эмира, а эти девушки просто его услада в редкие часы досуга. Но без нее нельзя: разве вы не знаете, что мужчина становится злым и раздражительным без любви? Только наложницы могут развеять его тоску. Или любовь к вам, госпожа, – низко склонившись, добавила Адиба. – Однако все эти гурии гарема изошли плачем, узнав, что у господина появилась новая привязанность. Они ведь только и живут надеждой на встречу с ним, а тут их всех отселили, предоставив вам лучшие покои. Вот бедняжкам и любопытно взглянуть на красавицу, пленившую их возлюбленного повелителя. Однако не беспокойтесь. Я сообщу об их дерзости Фазилю, и это больше не повторится.
Сам евнух, как и обещал, явился под вечер, дабы разделить с госпожой трапезу. Признаться, Фазиль несколько раздражал Джоанну, но он так старался ей угодить, да и такие яства появились на столе перед изголодавшейся за день англичанкой, что она приняла его вполне милостиво.