Прекрасная Габриэль - читать онлайн книгу. Автор: Огюст Маке cтр.№ 58

— Да, — сказал король.

— Вы, может быть, были при том, — спросил брат Робер.

— Был.

Глубокое молчание последовало за этими словами. Брат Робер прервал на минуту свою работу с воском и задумался, потом, повинуясь палочке, продолжал:

— Я охотно воспользуюсь представившимся случаем, чтобы узнать несколько подробностей о смерти бедного Шико. От очевидного свидетеля эти подробности будут драгоценны для его прежнего друга. Не будете ли вы так обязательны, чтобы рассказать мне эту историю, кавалер?

— Охотно, преподобный приор. Шико последовал за королем Генрихом Четвертым в то время, когда все колебались, и его предложение услуг тем было приятнее новому королю, что он знал всю их важность, так как сам испытал, каким опасным противником становился Шико, когда преследовал кого-нибудь, чтобы защищать своего повелителя. Только Шико не был для Генриха Четвертого сиюминутным товарищем, застольником, другом, ночевавшим в комнате, обедавшим за столом и разделявшим все тайны жизни. Шико привык к великолепной жизни короля Генриха Третьего. Постель Генриха Четвертого была жестка, его серебряная посуда часто отдавалась в заклад и заменялась глиняной.

Генрих этим косвенным и несправедливым обвинением, горьким намеком на свою бедность надеялся заставить противника открыться, но брат Робер флегматически отвечал:

— Правда, что Шико был жаден, скуп, лаком. Эти слабости извинительны в людях пошлого характера и ничтожного звания. Притом он был избалован сношениями с его величеством Генрихом Третьим, этим государем великодушным, роскошным, великолепным, щедрым, признательным. Покойный король всегда лишал себя самого, чтобы обогатить своих слуг; он всегда сам ел сухой хлеб, а своим друзьям предлагал фазанов на золотом блюде; покойный король был храбр и мужествен; он забывал о себе, как все люди с великим сердцем… Он избаловал своего друга Шико. Этот дворянин, без сомнения, сделался эгоистичным и практическим; простите монарху и его смиренному служителю.

Горанфло потупил голову; брат Робер соскользнул со своей скамейки и стал на колени. Уважение охватило Генриха. Удар, который он хотел нанести с похвальным намерением, был нанесен ему самому прямо в сердце.

— Я скорее думаю, — отвечал он с живостью, — что гасконский дворянин не хотел вступать в фамильярные отношения с Генрихом Четвертым, чтобы не ослабить своих воспоминаний, чтобы не заменить свою нежность к покойному королю новой нежностью.

— Может быть, — отвечал переводчик, — но вы обещали несколько слов о последних минутах Шико.

— Он сражался при Бюре, как храбрый солдат, когда с горячим желанием мстить де Майенну он взял в плен его друга, его родственника, графа де Шалиньи, и с торжеством привел его ко мне.

— К вам, месье де Крильон, или к королю?

— Я стоял так близко к королю, что он привел его к нам обоим: «Посмотри, — весело сказал он, — Генрих, это я делаю тебе подарок». Он толкнул Шалиньи к моим ногам.

— Он говорил «ты» королю?

— Он говорил «ты» только королю. Эти слова возбудили смех. Взбешенный граф де Шалиньи обернулся и своей шпагой, которую великодушный Шико оставил ему, разрубил ему голову.

— Я не что иное, как монах, незнакомый с военными законами, — прошептал брат Робер, — но мне кажется, этот поступок был низок.

— Он был гнусен.

— А… раненый?

— Шико упал. Я велел его перевязать, поручил хорошим хирургам.

— У вас?.. В вашей палатке, не правда ли, господин кавалер? — спросил Робер.

— В моей палатке? — сказал король со смущением. — У меня всегда бывала палатка.

— Словом, в квартире короля… король жил же где-нибудь? Когда король Генрих Третий был в походе, Шико, он говорил мне, часто был ранен возле него, и всегда его лечили у короля. Он лежал у его ног… это преимущество верных собак.

Король покраснел. Его честные, блестящие глаза смутились. Угрызение, возбужденное этими простыми словами, медленно поднялось из его сердца к губам, и он пролепетал:

— Это правда… Я забыл велеть перевязать Шико у меня и велел послать его в надежный дом; я узнал, что он слабеет каждый день, и наконец меня уведомили, что он при смерти. Я бросился к нему… Он уже умер.

— С вашей стороны это было естественно, кавалер, но со стороны короля Генриха Четвертого?.. О, если бы Шико лежал у ног короля, — продолжал брат Робер раздирающим душу голосом, — он, по крайней мере, имел бы счастье испустить последний вздох, благословляя своего повелителя, и все его услуги были бы вознаграждены.

Король наклонил голову с волнением, которого, может быть, он никогда не чувствовал.

— Наконец, — продолжал Робер торжественным тоном и устремив глаза на дом Модеста, — Шико умер, мир его душе!

Говоря таким образом, брат Робер поднял в руке почти оконченную восковую фигурку. Король увидал ее и был поражен. Фигурка представляла его самого в церемониальном костюме, с его широкой бородой и с длинным, знаменитым носом. Это был его стан, его воинственная и развязная наружность. Он стоял на коленях и держал в руке служебник, на котором виднелось слово «обедня». Король, пораженный изумлением при виде этой чудесной работы, исполненной в промежутках разговора, сложил руки и, наклонившись к фигурке, чтобы поближе ее рассмотреть, вскричал:

— Это мой портрет! Вы видите, что вы знаете меня!

Брат Робер не оборачиваясь быстро написал острием стеки:

Crillon — Eques — MCLXXXXIV.

Король замолчал, еще раз отброшенный далеко от цели этим неизменным присутствием духа. Но он приготовлялся отплатить тем же, когда дверь комнаты отворилась, ребенок, который привел Генриха к дом Модесту, прибежал впопыхах и шепнул несколько слов приору. Горанфло посинел, точно с ним сделался апоплексический удар. Брат Робер, нисколько не смутившись, сделал вид, будто советуется с приором, и сказал королю:

— Может быть, кавалеру де Крильону неприятно встретить особу, которая посещает нас. Войдите на эту лесенку, она ведет в комнату брата Робера. Я велю проводить туда в другую дверь друга, ожидающего вас. Ступайте и старайтесь убедить себя, что у короля здесь есть друзья.

Король вздрогнул и посмотрел на обоих монахов, как бы спрашивая их, не намерены ли они захватить его в ловушку. Положив руку на свою шпагу, он поднялся на лестницу задом, не спуская глаз с приора и его товарища. Он скоро дошел до комнаты, заперся там и почти тотчас увидал Крильона, входящего в другую дверь из коридора.

— Государь! Как вы бледны! — сказал Крильон. — Разве вы уже знаете об ее приезде в этот дом?

— О чьем приезде?

— Герцогини Монпансье.

— Она здесь?.. Ты ее видел?

— С четырьмя испанцами, с двумя дворянами, со своим конюшим и с низеньким неизвестным молодым человеком. Будем остерегаться, государь, в ожидании Понти и нашего отряда.