Прекрасная Габриэль - читать онлайн книгу. Автор: Огюст Маке cтр.№ 149

Посреди двора, под большим каштановым деревом, возвышалось нечто вроде трона. Бедное, старое кресло, еще великолепное в тени большой пыльной залы, из которой его вытащили, как будто пугалось чести, которую ему делал яркий свет дня, несмотря на обои, снятые со стены и замысловато прицепленные к ветвям дерева, чтобы служить балдахином над троном. Обои, которые не выбирали, потому что других не было, представляли мученичество какого-то католического святого. Он изгибался с веревкой на шее — гибельное предзнаменование — среди толпы палачей и римских воинов в уродливых касках. Там и сям художник рассыпал на земле гвозди, раскаленное железо, топоры, ножи и стрелы — словом, все принадлежности пыток. Но хотя на эти обои любопытно было посмотреть, зрители оставляли их без внимания для зрелища еще более странного. На двор приносили на носилках или привозили в телегах с тюфяками и соломой больных жалкой наружности, за которыми шла толпа поселян или горожан. Офицеры нового короля ставили этих больных в ряд с правой стороны трона, зрителей с левой, и взоры всех звали монарха, который одним прикосновением должен был вылечить этих несчастных, если он действительно был французским королем.

За два дня перед тем ла Раме получил из Парижа записку, в которой заключались только эти слова:

«Надо вылечить золотушных».

Так как он не мог не узнать руки, начертавшей эти слова, так как к записке была приложена порядочная сумма, назначенная на издержки для этой церемонии, ла Раме хотел повиноваться своей покровительнице; это было средством нанести сильный удар суеверных умам в провинции; это было присвоение преимущества, особенно принадлежавшего французскому королю. Ла Раме собирался вылечивать золотушных перед своим народом.

Отыскали и нашли людей, страдавших этой ужасной болезнью. Это были больные, которых, как мы видели, поместили с правой стороны трона, в ожидании прибытия короля.

Действовал ли он как шарлатан, обманывающий толпу? Нет, он серьезно взялся за эту роль. Сумасбродная любовь этого несчастного развивала в нем страсть к величию и представлению. Имея дело с гордой женщиной, он хотел повелевать ею и возбудить в ней восторг к себе, а единственным способом к этому было посадить ее на трон, потому что она добивалась трона. Ла Раме, игрушка судьбы, походил после своего поступления в короли на того человека в арабских сказках, каждое честолюбивое желание которого всемогущий калиф исполнил. Пиры, дворец, корону — это дается ему все на день, а вечером бедняга падает с этих высот на солому, где его ждут отчаяние и мрачное помешательство.

Ла Раме грезил наяву. Он верил искренно, что он король, потому что ему было нужно быть королем, и никто так не верил его королевскому происхождению, как он сам.

Когда он показался в передней своего дворца в старинном костюме времен Карла Девятого, когда его встретил звук труб и говор толпы, говор почтительного удивления поразил его слух, он гордо выпрямился, и Карл Девятый не отрекся бы от подобного преемника.

Его телохранители с трудом сдерживали толпу. Он приказал пустить ее приблизиться к нему. Потом, направляясь с величественным видом к больным, которые бросались ему в ноги, он дотрагивался до их лба и шеи белым и нервным пальцем, произнося твердым голосом употребительные в таком случае слова:

— Король тебя трогает, Господь тебя вылечит.

Между больными Реймса было несколько так искусно подготовленных, что их выздоровление было немедленным. Они поднялись и с криками восторга показали народу свое тело, очищенное как бы по волшебству. Чудо было очевидно. Эти чудесные исцеления, может быть, стоили дорого герцогине Монпансье, но успех превзошел издержки, и убежденные зрители кричали с заразительной энергией:

— Да здравствует король!

Ла Раме не сомневался ни минуты в своей королевской силе. Несчастный, он так любил Анриэтту! После церемонии, когда он получил поздравления своего войска, двух-трех аббатов-фанатиков, когда реймские дамы поднесли ему подарок, состоявший в королевской мантии с полным одеянием, молодой человек, жаждая сообщить свое торжество своему кумиру, заперся у себя, и вместо того, чтоб благодарить Бога или просить у него милостей, слепец написал Анриэтте письмо, которое должно было сообщить этому скептическому сердцу благоприятное впечатление, произведенное реймской церемонией.

«Да, — писал он, — я король. В эту минуту я слышу повсюду крики: “Да здравствует король! Да здравствует Карл Девятый!” Сердце мое сладостно волнуется, потому что эти крики означают больше, нежели они говорят; это потому что, мой прелестный и нежный друг, они хотят сказать: “Да здравствует королева Анриэтта, жемчужина красоты, благородная супруга нового государя!” Итак, вы скоро получите эту корону, которая одна только может прибавить красоту вашему челу. Я приобрету ее в жестоких битвах может быть, но тем лучше, потому что это доставит славу моему имени, а вы славу любите.

Как я горд и счастлив! Прежде я сомневался. Ваше сердце казалось закрыто для меня навсегда. Я не знал, что вы столько же благоразумны, сколько и прекрасны, а ваши надзиратели безжалостны и многочисленны. Но в этом последнем испытании, где вы открылись мне, мне блеснула наконец ваша мысль. Вы мне улыбнулись, вы меня спасли, вы пожали мне руку. А между тем я почти оскорбил вас накануне, и если бы вы меня не любили, мщение для вас было бы легко… Благодарю. Я никогда не забуду вашего сострадания и сладостного обещания. Я не забуду также поощрений, которые вы сумели переслать мне после моего прибытия сюда. Потребен был весь ваш ум и частичка вашего сердца, чтобы преодолеть столько затруднений.

Отныне все будет для меня легко. Как только я буду в состоянии выдержать кампанию, вы можете присоединиться ко мне. Я с нетерпением желаю окружить вас королевской пышностью. Мои офицеры сообщают мне о заговорах, которые каждый день составляются против похитителя престола, ренегата Генриха Наваррского. Вчера еще несколько солдат пришли предложить убить его среди Лувра, среди его сарданапальских удовольствий, которыми он бесстыдно наслаждается.

Но корона, которую он носил, делает его священным для меня. От короля к королю эти преступления невозможны. Я не покушусь на его жизнь иначе, как на поле битвы. Там другое дело, и я горю желанием доказать этому мнимому герою и его гвардейцам, слывущим непобедимыми, что рука Валуа умеет победоносно владеть шпагой.

Живите, однако, без опасений, моя милая душа; по мере того как время уходит, мне кажется, что я приближаюсь к вам. Много мрачных идей, зловещих воспоминаний изглаживаются перед лучезарным светом, окружающим меня. Эта мрачная туча прошла и растает от блеска молнии.

Битвы теперь не замедлят. Я жду близкого подкрепления. Король испанский присылает ко мне трех своих лучших офицеров, вслед за которыми идет войско, отправившееся уже неделю назад. Я посоветуюсь с этими офицерами, как завязать сношения в самом Париже, где, меня уверяют, уже заметно волнуется прежняя лига, которую я хочу возобновить в качестве католического принца.

Как только дела мои решатся, я буду короноваться в Реймсе. Не приедете ли вы туда, милая душа? Не отдадите ли вы мне этого дня, чтобы загладить тот горестный день, когда Беарнец отрекался в Сен-Дени, куда вы отправились вместе с вашими родителями, где я был неизвестный и брошенный; потом мы отправились вместе в Безонский монастырь… Жестокое воспоминание, за которое должна бы уже отомстить слава, но которое еще горит в глубине моего сердца!..