Ночь стояла темная, но порой из-за туч пробивался лунный свет, и в одно из таких мгновений я приметил, что креолы закрывают лица. Масок они, правда, не носили, но глубоко надвинули на лбы шляпы, а снизу обвязали физиономии шейными платками.
Я уставился на эшафот, мимо которого прогромыхала повозка, и по спине моей пробежала дрожь. До чего же странно... Меня везли на казнь, однако виселицы остались позади. И почему эти люди прячут лица? Ведь все равно очевидно, что они забрали меня из темницы, дабы предать смерти: это явствует из их мрачного молчания.
И тут в очередном проблеске лунного света я приметил на рукаве креола вышитую эмблему. Крест с горизонтальным мечом, украшенный маленьким крестом и короной. Hermanos del sangre, Братство Крови. Сообщество испанцев, которые самостоятельно, без санкции властей, объединились для того, чтобы поддерживать порядок и карать лиходеев, прежде всего bandidos. Пожалуй, этим людям правильнее было бы назвать себя Братством Смерти, ибо «суд» их был весьма скор и вершился в основном по обочинам дорог. Впрочем, дороги Новой Испании просто кишели разбойниками, так что существование братства являлось неизбежным злом, вызванным к жизни неспособностью вице-короля обеспечить элементарную безопасность. Можно сказать, hermanos выполняли его обязанности, правда, с жесткостью, которая, пожалуй, заставила бы поморщиться даже самого Венегаса.
Когда мы поднялись к холму у развилки дороги на Чиуауа, я вдруг понял, зачем они забрали меня из тюрьмы. Вовсе не для того, чтобы расстрелять или повесить. Внезапно открывшаяся страшная правда поразила меня, словно гром среди ясного неба. Расстрел или даже повешение являлись, можно сказать, почетными казнями, которых удостаивали бунтовщиков и заурядных преступников, но я-то, на взгляд hermanos, был далеко не обычным злодеем. Я был разбойником-ацтеком, убившим благородную испанскую маркизу. Всякий кабальеро в первую очередь с гордостью именовал себя защитником женщин, разумеется, женщин той же крови и того же сословия, что и он сам. Я же нарушил самую страшную заповедь: позволил себе любить – и убить! – женщину, принадлежавшую к их кругу. Поэтому hermanos придумали для меня не обычную казнь, а такую, которая должна была стать предупреждением для всех ацтеков и метисов страны: не прикасайтесь к нашим женщинам, иначе вам придется заплатить страшную цену.
Они собрались распять меня на кресте!
Я громко расхохотался, чем несказанно удивил возницу, остановившего повозку у подножия холма, и продолжал смеяться, когда меня вытащили из клетки. Мои конвоиры явно пребывали в недоумении.
А ведь все мои несчастья произошли из-за Изабеллы. Мое падение началось в Гуанахуато, после того как я поругался с Бруто, который был против того, чтобы я женился на ней. Из-за любви к этой женщине я был изгнан из Мехико и снова превратился в разбойника. И вот теперь, даже из могилы, Изабелла смогла дотянуться своими когтями до моей души.
– Она настоящее исчадие ада, сам дьявол в женском обличье! – закричал я. – Я казнил ее за убийство моей amiga! Эта тварь убила собственного мужа!
Hermanos не понимали смысла моих слов, да их это и не заботило. Сами креолы даже не прикоснулись ко мне, их подручные затащили меня на вершину холма, где с меня сорвали одежду и стянули сапоги.
Затем к стволу дерева прибили поперечный брус, развели в стороны мои руки и привязали меня к этой крестовине. Один из пеонов стоял поблизости с молотком и гвоздями.
Креол выступил вперед и начал зачитывать перечень моих преступлений. Некоторые из них соответствовали действительности, иные оказались вымыслом, но глубокое впечатление на меня произвел лишь один пункт: палачи мои не были уверены в том, являюсь я чистокровным ацтеком или же метисом. Эти слова, которые они использовали, чтобы презрительно именовать нас, уроженцев Нового Света, все еще звучали у меня в голове, когда пеон, державший в руке гвозди, подошел, чтобы приступить к своим обязанностям.
Я встретился взглядом с человеком, которому предстояло пригвоздить меня к кресту.
– Ты слышал этот постыдный вздор? Эти испанцы даже не знают, как меня правильно назвать. – Я улыбнулся ему: – Я мексиканец, amigo. Такой же, как и все вы.
РАКЕЛЬ
111
Гуанахуато
Ракель и донна Хосефа, супруга коррехидора, стояли возле одного из наружных углов alhóndiga de granaditas – похожего на крепость зернохранилища, того самого, которое стало в свое время местом первого великого триумфа революционеров. Обе женщины смотрели на висевшую над ними стальную клетку, в которой находилась голова Мигеля Идальго.
– Падре вернулся на хлебный рынок, – сказала Ракель, утирая слезы.
Остальные три угла зернохранилища были помечены столь же отвратительными трофеями – эти «почетные» места занимали головы Альенде, Альдамы и Хименеса.
– А что стало с Хуаном де Завала, человеком, которого ты так любила? – спросила донна Хосефа. – Где покоится он?
– Я похоронила его вместе с донной Мариной. Она тоже любила Хуана. А он, я знаю, на свой собственный лад любил нас обеих.
Женщина прочла надпись на вывеске:
ГОЛОВЫ ИДАЛЬГО, АЛЬЕНДЕ, АЛЬДАМЫ И ХИМЕНЕСА, ПЕЧАЛЬНО ИЗВЕСТНЫХ ОБМАНЩИКОВ И ИЗМЕННИКОВ, ВОЖАКОВ СМУТЬЯНОВ, ДЕРЗНУВШИХ НА РАЗГРАБЛЕНИЕ И ПРИСВОЕНИЕ ДОСТОЯНИЯ БОГА И КОРОНЫ, ПРОЛИВАВШИХ С НЕМЫСЛИМОЙ ЖЕСТОКОСТЬЮ НЕВИННУЮ КРОВЬ ВЕРНЫХ СВОЕМУ ДОЛГУ ЧИНОВНИКОВ И СУДЕЙ И СТАВШИХ ПРИЧИНОЙ ВЕЛИКИХ БЕДСТВИЙ, ПОЗОРА И НЕСЧАСТИЙ, ВЫПАВШИХ НА ДОЛЮ ОБИТАТЕЛЕЙ РАЗЛИЧНЫХ ЧАСТЕЙ НОВОЙ ИСПАНИИ.
ПРИБИТЫ ЗДЕСЬ ПО ПРИКАЗУ ПРОСЛАВЛЕННОГО ГЕНЕРАЛА ДОНА ФЕЛИКСА МАРИЯ КАЛЬЕХИ, ДОБЛЕСТНОГО ЗАЩИТНИКА АКУЛЬКО, ГУАНАХУАТО И КАЛЬДЕРОНА, ВОССТАНОВИВШЕГО МИР В АМЕРИКЕ.
– Ты слышала россказни о том, будто бы падре отрекся от своей мечты о свободе и революции? Что якобы он, по своей воле, без принуждения, собственноручно написал отречение?
– Разумеется, слышала. Вице-король распространил это лживое измышление по всей колонии. Та часть документа, где говорится, что падре сожалеет о гибели людей, правдива. Его сердце было полно великой любви к людям. Но слова о том, будто бы он отказывается от нашего права на самоуправление, – сущая ложь. И они написаны не его рукой.
– Коррехидор, мой муж, – шепотом проговорила донна Хосефа, – битый час бушевал возле нашего дома, обличая эту фальшивку. Он просто не понимал, как мог вице-король решиться на столь очевидный обман. Когда Венегас опубликовал отречение, люди стали требовать подлинник, написанный рукой падре и скрепленный его подписью. И знаешь, что он сказал в ответ? Заявил, будто подлинник находился у губернатора Сальседо и исчез, когда на того напали разбойники!
– Никакие уловки им все равно не помогут, – заявила Ракель. – Идеи, высвобожденные падре, уже распространились по всей Новой Испании. Мы ведем войну с гачупинос и не остановимся, пока не вышвырнем их с нашей земли.